* * *
— Сто-о-о-о-ой! — услышал он звонкий голос Аймани.
— Она просит тебя подождать, — прокричал ему в ухо Мажит.
Грамотей стоял рядом, приобняв седую морду Тумана. Соколик, насторожив острые уши, смотрел внимательно на мост, на тонкую фигуру Аймани на нём.
— Это как же я мост-то перешёл? Когда успел? — изумился Фёдор.
— Да так. Перешёл себе, — ответил Мажит. — Смелый ты очень — вот и перешёл.
— Он лукаво усмехнулся.
— А я уж опасалась, что ты позабудешь меня дождаться, — засмеялась Аймани, подбегая к Фёдору. — Там, вот там, посмотри, есть тропа. Дорога трудная, тропа узкая. Надо затемно на гору взобраться. Там холодно нам будет, зато обвалов не надо бояться.
— Я пойду первым, — буркнул Фёдор. — Водишь меня по горам, как дитя малое на помочах. Надоело! Хочу первым идти.
— Ступай, — просто ответила она.
* * *
Снова они идут цепочкой по узкому карнизу. Фёдор первый, за ним — Соколик и Аймани, Мажит следует за сестрой, замыкает шествие Туман. А доброго Ушана давно уже и след простыл. Пёс первым и через мост перешёл, и на опасную тропу вышел.
Справа отвесная скала, слева глубокая пропасть, а на дне её неистово ревущий поток вздымает в воздух каскады ледяных брызг. Тропа то расширяется на полтора шага, позволяя свободно шагать бесстрашному человеку, то сужается, угрожая сойти на нет, врасти в скалу, сделать невозможным дальнейший путь.
Через час тяжёлого подъёма судьба предоставила им возможность отдыха. На небольшой площадке, вознесённой на невообразимую высоту, обдуваемую всеми ветрами, смогли разместиться конь, ишак и трое усталых путников. Ушан поджидал их здесь. Пёс залез под нависающий скальный выступ, спрятался от пронизывающего ветра. Мажит снял влажный плащ, накрыл им дрожащего Тумана, сам прижался к тёплому боку товарища, замер. С немалым трудом, преодолевая дрожь в руках, Фёдор закурил, Он смотрел вверх, туда, где узкая тропа терялась в ледяном тумане. Аймани уселась на краю площадки, свесив ноги в бездну. Даже она замёрзла, замотала лицо башлыком до самых глаз, запахнула затвердевший плащ.
Холод ласковой зверушкой лез под одежду, просачивался сквозь поры кожи, проникал в кровь, замедляя её течение. Фёдор перестал испытывать голод. Сонное оцепенение овладевало им.
— Надо идти дальше, — сказал он и потянул дрожащего Соколика за уздечку.
Уже не помня себя, он шёл вверх по тропе. Смотрел только под ноги, слышал только осторожные шаги Соколика за спиной. Конь шагал уверенно. Время от времени он нагоняя своего всадника, тыкал мордой между лопаток, тепло дышал. Внезапно что-то блеснуло под ногами. Фёдор остановился. Соколик бесцеремонно упёрся носом ему в спину. Казак наклонился, пошарил непослушными пальцами в мелком крошеве щебня, поднял монету. Через пелену усталости он сумел разглядеть на диске жёлтого металла правильный профиль гордой головы, украшенной венцом из листьев.
— Шагай, Педар-ага, — услышал казак голос Мажита. — Умоляю, шагай, иначе мы навек примёрзнем к этому склону.
Спрятав монету на груди, Фёдор продолжил путь. Усталости и след простыл. Теперь он внимательно смотрел под ноги, ожидая новых находок. И они не замедли явиться. Между камней блеснул заиндевевшей гранью красный камушек. Фёдор поднял его, положил на ладонь, подышал, согревая. Это было женское украшение — изящная золотая серёжка с красным камнем удивительной яркости и чистоты.
«Чудеса! — изумился казак. — Уж не дьявол ли водит нас по этим горам, желая завлечь к себе в преисподнюю драгоценными приманками?»
— Педар-ага, — стонал Мажит. — Зачем опять остановился? Зачем перестал идти? Пожалуйста, иди, иди, уважаемый!
Уже стемнело, когда под ногами на тропе начал появляться снег. Соколик зашагал медленнее, чаще натягивал узду, испуганно всхрапывал. В конце подъёма тропа стала шире, но снег оказался утоптанным, как будто перед ними этим же путём прошли другие путники.
— Здесь многолюдно, — усмехнулся Фёдор. — Может быть, нахчийские торгаши и не погибли под обвалом? Как думаешь, Мажит?
Грамотей не отвечал. Бедняга совсем продрог, лишившись плаща. Он накрыл Тумана войлочным покрывалом и сам дрожал от холода.
— Зачем ты это сделал, грамотей? — возмутился Фёдор.
— Ишаки крайне плохо переносят холод. А наш Туман к тому же глубокий старец.
К концу подъёма они так вымотались, что не могли уж размышлять о том, кто прошёл по тропе перед ними. И найденные в этом безлюдном и труднопроходимом месте драгоценные предметы Фёдор решил пока не обнародовать — не до того было.
В кромешной темноте, почти в полузабытьи, они вырыли в снегу берлогу. Уместились в ней все шестеро, немного отогрелись. Мажит достал из седельных сумок солёное и жёсткое заячье мясо. Коню и ишаку отдали последний хлеб. Все настолько устали, что не чувствовали голода. Мажит так и уснул с недоеденным куском зайчатины в руках. Соколик волновался. Его пугало неумолкающее завывание вьюги, похожее на волчий вой. Кто знает, может быть, и вправду где-то неподалёку от их убежища запорошенная холодным, ледяным крошевом бродила голодная стая, вторя простуженными голосами тоскливому вою вьюги?
— Чуть свет — бежим отсюда, — заявила Аймани. — А пока надо потерпеть.
Её щёки, обычно такие бледные, раскраснелись, рыжие перепутанные косы покрылись сверкающим налётом инея. В бледном свете масляной лампы иней сверкал в её волосах, подобно россыпям драгоценных камней. Фёдор любовался ею сквозь сонную пелену, наслаждался её близостью, теплом тела. Она прижималась и к нему, и к Соколику, пытаясь согреться. Эх, он мог бы просидеть в этой снежной норе не одну неделю, пусть даже голодая и холодая, лишь бы она была рядом. Вот только Мажит... Зачем пронырливый грамотей, то и дело просыпаясь, смотрит на него так пристально чёрными глазами? Неужто не устал и не хочет спать? Подлить бы ему сонного зелья! Эх, где ты, зелен лужок да затейливая травка с жёлтенькими соцветиями?
Они слышали вой вьюги у себя над головами, такой злобный и тоскливый, словно это оголодавшая смерть рыскала по заснеженным, обледенелым склонам в поисках новой поживы. Они засыпали под неумолчный вой и просыпались снова, чувствуя позывы голода. Масло в лампе выгорело и стало так темно, что они не могли разглядеть друг друга — только слышали дыхание и чуяли запахи.
Когда яркие лучи полуденного светила разогнали мрак их ледяного убежища, Аймани первая решилась вылезти наружу. За нею следом, не слушая уговоров, выскочил Соколик. Мажит и Фёдор завозились.
— О чём раздумывать? — ворчал казак. — Если не замёрзнем заживо — так перемрём с голодухи. Надо двигаться, пока светло и метель улеглась.
Мажит молчал, сосредоточенно укутывая ишака войлоком окаменевшего плаща.
Им пришлось пережить ещё одну ночёвку в снегу, голодную и холодную. Аймани покинула их, не дожидаясь утра, и Фёдору всё чудился скип снежного наста под её ногами. Зачем бродила она вокруг да около снежной ночью? Что искала? Наутро она вернулась с добычей — ягнёнком дикой горной козы и охапкой обледеневших веток. Зверёныш был убит метким попаданием стрелы в нежную шейку. Аймани искусно развела крошечный костерок, кое-как пожарила мясо.
