* * *
Ушан дожидался на противоположном берегу Мамисондона. Ореховые глаза собаки смотрели на Фёдора с тем же выражением настороженной преданности, что и глаза его хозяйки. Мамисондон завивал пряди блестящих струй между огромных валунов, принесённых им в эти места с недосягаемых высот. Всадник и конь, осторожно ступая по мокрым камням, пядь за пядью миновали широкое русло.
Едва заметная тропа змеёй извивалась в густых, колючих зарослях. На мокрых ветвях тут и там висели серые клоки овечьей шерсти. Мажит ждал их на середине подъёма.
— Почему перестал петь, грамотей? — насмешливо спросил Фёдор. — Или все песни на камнях да кочках растряслися?
Мажит сначала приложил ладонь к губам, потом указал ею в сторону, куда-то вверх по склону. Там, на краю тропы, в кустах Фёдор заметил чёрную глыбу валуна.
— Это не камень, — шёпотом произнёс Мажит. — Там лежит мёртвый человек. Злой мёртвый человек.
— Мертвецы злыми не бывают. Мертвецы, они не живые... Зажги-ка ненадолго свой фонарик, грамотей. Надо его рассмотреть.
Фёдор приблизился. Ушан стоял над телом мертвеца, как изваяние. Мажит затеплил фитилёк небольшой масляной лампы, которую всюду возил с собой. Трепещущий огонёк осветил тонкое лицо аккинского грамотея разогнал вечерний сумрак над мёртвым телом. Закрывая огонёк полой черкески, бесшумно переступая по траве в мягких чувяках с загнутыми кверху носами, Мажит обходил тело по кругу. Фёдор присматривался. Незнакомец был худ и бледен. Белёсые и тонкие, как одуванчиковый пух, волосы его слиплись. На макушке зияла кровавая рана. На обнажённой груди мертвеца в свете масляной лампы поблескивало золотое распятие.
— Христианин, — тихо произнёс Мажит. — Педар-ага, этот человек пришёл из-за гор. В наших краях ни у кого не может быть таких белых волос. Даже у вас, казаков, нельзя встретить таких вот...
— Погоди, грамотей. Что ж, по-твоему, там, за горами, живут такие беловолосые и белокожие люди? Смотри, Мажит, он весь покрыт веснушками, его лицо совсем не загорело!
— Это потому, Педар-ага, что он приплыл из-за северных морей, на большом корабле. Там, за горами, он нанялся в воинство Мустафы Ширванского. И вот смерть настигла его здесь но воле Всевышнего. Его убили урусы.
— Почему так считаешь? — удивился Фёдор.
— Другие сняли бы одежду. А тут, сам суди, Педар-ага, ни сапог, ни бурки не взяли. Даже лицо прикрыли от ненастья. Только что не похоронили...
— Видно, недосуг было хоронить, — задумчиво проговорил Фёдор. — Ты гаси лампаду-то, парень, не то неровен час, заметят нас...
Они решили не оставлять тело на поживу ночным хищникам. Наскоро из толстых хворостин соорудили носилки, водрузили его на нижние, толстые сучья падуба, одиноко возвышавшегося среди понурых орешин. Тело привязали верёвками, сверху прикрыли буркой.
Фёдор собрался уж выкурить трубочку на помин христианкой души, когда грянул первый выстрел. Звуки ружейных выстрелов наполнили влажный воздух у них над головами.
— На вершине горы воюют, — сказал Мажит. Он стоял, смиренно сложив ладони на груди, задрав кверху голову в лохматой бараньей шапке, словно надеялся, несмотря на сумрак и перепутанные ветви, разглядеть место боя.
— Это товарищи нашего мертвеца вступили в бой с гарнизоном Дарьяла, — проговорил Фёдор. — Палят из кремнёвых ружей и пистолетов. Пушек пока не слыхать. Надо поторапливаться, Мажит.
В этот момент грянул орудийный залп. Фёдор взлетел в седло. Соколик, всхрапывая, понёс своего всадника к месту боя.
* * *
Наступившая темнота помогла им подобраться к самым стенам Дарьяла. Они схоронились за скальным выступом, в колючих кустах черёмухи. Прямо перед ними хорошо уезженная дорога прибегала к высоким, окованным позеленевшей бронзой воротам старинной крепости. Поле битвы было хорошо освещено. По обеим сторонам дороги пылали ярким пламенем дерновые крыши аула, прилепившегося к стенам цитадели. И на бастионах крепости, и на башне горели высокие костры.
Фёдор приказал Соколику лежать.
— Вели ишаку ветками не трещать, — ворчал казак. — Неровен час, обнаружат нас. Тогда беды не миновать.
— Не волнуйся, Педар-ага. Им сейчас не до нас, — последовал ответ.
Бой под стенами крепости Дарьял стихал. Темнота накрыла и нападавших, и обороняющихся ватным покрывалом, но умиротворения не принесла. Высокие огни костров, разожжённых на крепостной стене, словно нарочно старались привлечь внимание осаждающих. На их фоне были ясно видны снующие по стене люди. Слышалась ружейная пальба и вполне внятная брань.
Казак быстро понял, что нападавшие вовсе не собирались брать Дарьял штурмом. Целью их нападения являлся обоз, уже достигший ворот цитадели, но так и не сумевший сохранить свою целостность. Отчаянная попытка разграбить обоз закончилась для нападавших полным провалом, когда защитники крепости выкатили на боевые позиции пушки. Тот самый залп, что слышали Фёдор и Мажит на тропе, разогнал банду по окрестным рощам и скальным расщелинам. Там они отсиживались, собираясь с силами.
В это время защитники крепости отводили под защиту крепостных стен последние, полуразграбленные подводы. Если кто-то из осаждавших, осмелев, решался покинуть укрытие, его загоняли обратно в нору пушечным залпом. Враги отсиживались по ложкам, за валунами, за полуразрушенными строениями злосчастного аула. Постреливали вяло, экономя снаряды, больше надеясь на безумные вылазки, на рукопашные схватки, на острую сталь клинков. Фёдор встревожился, приметив среди нападавших высокую фигуру с огромным луком, в бурке из волчьего меха и в островерхой шапке.
«Неужто, Али здесь? Нет! Не может быть Гасан-ага предателем», — мелькнула мысль и пропала. Нападающие оживились, собрали разбежавшихся было коней, приготовились к новой атаке.
— Гляди, Мажит, часть из них побежала зачем-то в рощу. Не может же статься такого, чтобы всем им разом потребовалось по нужде отлучиться?
— Чего не бывает со страху, — лукаво заметил Мажит.
— Нет, нет, грамотей. Тут не шуточное дело. Смотри-тка, тащат чего-то!
— Смотри-ка, Педар-ага! — вторил другу Мажит. — Для чего они бревно-то к воротам тащат?
— Пробивать будут... Вот это да!
Две дюжины джигитов, кто в бараньей шапке и кольчуге поверх бешмета, кто в шлеме и латном доспехе, выбежали из ближайшей к воротам рощи, волоча на цепях толстое бревно. Им удалось без потерь миновать полосу пушечного огня и подобраться к самым воротам.
Почти до самого рассвета Фёдор из своего укрытия с изумлением наблюдал тщетные попытки захватчиков проломить ворота крепости. Уснуть не давал неумолчный грохот окованного железом бревна о воротины. Бригады штурмовиков сменяли одна другую, демонстрируя образцовую боевую выучку. Защитники крепости поначалу смеялись, сыпали на головы осаждавших площадную брань и ружейный свинец. Но осаждавшие не унимались. Листы бронзы с похоронным звоном, осыпались на дорогу. Древние доски крепостных ворот крошились под ударами тарана.
