И, конечно, не столько по фигуре кларнетиста, сколько по звукам его кларнета Оксана почти с самого начала выделила среди музыкантов того, кто рано утром играл на берегу пруда. Хотя теперь звуки его инструмента были чуть-чуть другими — нежнее, шире, бархатистей. Но все-таки это был он, с его музыкой и с его беглостью звуковых переливов. А когда он солировал, широко расставив ноги и вдувая в инструмент не только мощь своих легких и души, но и какую-то зовущую страсть, Оксане казалось, что он зовет именно ее, что его кларнет, посылая в мирозданье трепещущие звуки, ищет и зовет именно ее в этой ночной Вселенной…
Впрочем, наверное, так кажется каждой женщине, когда она слышит прекрасную музыку — она поглощает ее глубоко, до конца — до матки и придатков. Разве не потому даже самые неказистые музыканты покоряют самых красивых женщин? Как сказал мне когда-то один знаменитый композитор-ловелас: «Мне бы только довести ее до рояля»…
Так, впитывая музыку и наблюдая издали за танцами, Оксана завороженно простояла весь вечер. В 21:30, когда танцы закончились и летчики ушли в лагерь к своим палаткам, какие-то девушки пошли туда вместе с ними. А Оксана ушла в свою темную хату ожидать «рiдну мати», которая в последнее время все позже и позже приходит с работы. Впрочем, как бы поздно Мария ни задерживалась на своей работе, она все равно, хоть в три ночи — знала Оксана — придет домой.
Так оно и случилось, хотя Оксана, даже возбужденная музыкой, уснула раньше прихода Марии, поскольку из-за накрывшего Полтаву ночного дождя Мария — мокрая насквозь — добралась домой только к пяти утра.
Они — Мария и Оксана — не знали, что этот дождь, перешедший вскоре в очередную июньскую грозу и ливень не только над Украиной, но и над Польшей и Румынией, отменил утренний вылет американских бомбардировщиков.
17
Срочно, совершенно секретно
5 июня 1944 г.
Генералу Эйкеру
От генерала Спаатса
Считаем, что, как минимум, одна операция должна быть срочно произведена с Восточной авиабазы с возвращением на нее же. Утверждаем ваш план атаковать Галац незамедлительно. Крайне важно атаковать Восточную Германию в ближайшие дни по известным вам соображениям. Польский Мейлик или Ригу или цели в их окрестностях.
18
— Как вы считаете, майор, вы умней товарища Сталина?
Козыкин обмер. Такие вопросы задают на допросах, а затем, не дожидаясь ответа, бьют так, что вместо слов зубы вылетают.
А тут — под шум уличного дождя — они сидят в чистенькой столовой только что отстроенного Полтавского областного комитета партии, куда его пригласил второй секретарь обкома, обедают наваристой куриной лапшой. На столиках настоящее масло в стеклянных вазочках и соломенные корзинки с нарезанным белым хлебом — ешь сколько хочешь. На окнах красивые льняные занавески, расшитые красными петухами, под потолком электрическая люстра, а на стенах портреты Ленина, Сталина и Тараса Шевченко. И две статные официантки в кружевных передниках переходят от столика к столику, разнося порционные блюда в глубоких тарелках. А в буфете можно, практически задарма, по смешным ценам, купить свежих ощипанных цыплят, конфеты «Мишка на Севере» и шампанское «Абрау-Дюрсо». И это когда за стенами обкома все еще карточная система! Даже он, майор НКВД, не предполагал, что и во время войны партийный аппарат ни в чем себе не отказывает…
Его собеседник мельхиоровой ложкой добрал из тарелки остатки супа и прежде, чем отправить в рот, усмехнулся:
— Вы что, майор, язык проглотили?
Козыкин отложил свою ложку, ему уже было не до супа.
— Никак нет, товарищ полковник, я не умней товарища Сталина и никогда так не считал.
— Да вы ешьте, ешьте, — сказал собеседник, совершенно не похожий на полковника НКГБ.
Если бы Козыкину привели его в качестве подозреваемого по любому делу, он бы, не раздумывая, вышвырнул из кабинета этого совершенно невзрачного типа, похожего на мелкого канцелярского мышонка. И тем не менее это был заместитель начальника Первого разведывательного управления Народного комиссариата государственной безопасности полковник Игорь Матвеевич Уфимцев, формально прикрепленный к штабу генерала Перминова в должности начальника отдела политического просвещения 169-й авиабазы особого назначения.
— Мы получили вашу докладную, — продолжал он, принимая из рук официантки тарелку с бефстроганов. — Вы совершенно справедливо предположили, что среди прибывшего контингента американских военных можно и нужно произвести вербовку агентов.
Черт возьми! Как его, Козыкина, докладная на имя генерала НКВД Юхимовича попала в НКГБ? Это же теперь совершенно разные и даже конкурирующие ведомства. Сталин еще год назад разделил всевластное НКВД, и половину — милицию, пограничные войска, СМЕРШ и ГУЛАГ — оставил Берии, в другую половину — разведку, контрразведку и охрану правительства — отдал в НКГБ Меркулову.
Дальний раскат грома заставил Козыкина посмотреть в окно, за которым продолжал шуметь дождь. Но, кажется, он уже понимает, куда клонит этот полковник.
— Так неужели вы думаете, майор, что наш великий вождь Иосиф Виссарионович Сталин не подумал об этом еще два года назад, когда Рузвельт и Черчилль заговорили о создании в СССР этих авиабаз? Вы ешьте, ешьте…
Козыкин мысленно выдохнул и даже перекрестился — похоже, пронесло. Почувствовал, как вспотел животом и в подмышках, потной ладонью провел по мокрому лбу.
А полковник явно получал удовольствие то ли от замечательного бефстроганова, то ли наблюдая за Козыкиным своими мышиными глазками.
Но Козыкин уже расслабился. Кажется, все не так уж плохо. И этот полковник не такое уж мышастое чмо, а в чем-то даже симпатичный, как знаменитый киноактер, который играет всяких мелких управдомов и счетоводов. Просто он проверяет Козыкина на прочность, а потом, скорей всего, предложит перейти на работу в НКГБ. Вместе со всей его сетью завербованных женщин. Не зря же он назначил их встречу здесь, в столовой обкома, где, по-видимому, обедает каждый день. И не сам пригласил сюда Козыкина, а через второго секретаря обкома. То есть и по партийной линии согласовал этот перевод.
Ободрившись, Козыкин вновь переждал очередной раскат грома, налил себе полстакана вишневого морса из носатого стеклянного графина и залпом выпил.
— Морс здесь замечательный, правда? — спросил полковник Уфимцев. — Очень освежает.
Ему явно нравилось томить Козыкина этим разговором.
— Я слушаю вас, — сказал Козыкин и вернулся к своей куриной лапше. Если состоится его перевод в помощники Уфимцева, то, может быть, и он сможет обедать тут каждый день.
— Так вот, майор, — полковник доел бефстроганов, запил морсом, а затем выпрямился на стуле и посмотрел Козыкину в глаза: — Если ты, гнида, будешь лезть не в свое дело, то поедешь кой-куда за своим Юхимовичем. Ты меня понял?
