Борис глянул на Школьникова. Тот лежал за большим валуном, уперев в него свою «Аймо».
Тут из-за поворота показался паровоз, а за ним лента крытых платформ. Партизаны лежали, не шевелясь. Операторы включили камеры. В траве вилась бечевка…
И вдруг она дернулась, и тут же — оглушительный взрыв разорвал вселенную, из-под колес паровоза полыхнуло пламя, в дыму отчетливо промелькнул кусок исковерканного рельса.
Паровоз, а за ним платформы накренились и, с грохотом наползая друг на друга, покатились под откос. Затем началось самое страшное: на платформах стали рваться снаряды. Казалось, от грохота этих взрывов лопнут барабанные перепонки, рухнут мокрые сосны. В багровых всплесках пламени фантастическим фейерверком взлетали камни, обломки рельсов, осколки снарядов. А когда взрывы утихли, разбушевался пожар.
Партизаны бросились к составу, потому что на рельсах остались стоять три желтых цистерны с надписью «Shell». Партизаны стали палить в них из ППШ. Безрезультатно, цистерны не загорались. Тут к месту взрыва на большой дрезине с прицепом примчался отряд немецкой железнодорожной охраны. Немцы еще издали палили наугад по лесу в обе стороны от железной дороги. Завязался бой. Борис залег за валуном, валун — хорошая защита от пуль и упор для камеры. Одно плохо — рядом горела платформа, раскаленный воздух разом высушил всю одежду и обжигал тело. Бой продолжался. Партизаны ударили по цистернам из пулемета зажигательными пулями, и цистерны вспыхнули ослепительным синим пламенем. Уникальные кадры! Операторы поспешили снять это крупно, вблизи. Пламя обжигало лица и руки, зато на пленке запечатлевалась каждая деталь. В эти минуты Заточный и снял Школьникова. Три метра пленки, на которых снят оператор на фоне пожара и боя, хранятся ныне в Госфильмофонде.
Гитлеровцы — оглушенные и обожженные — отошли. Стрельба затихла. Партизаны быстро собрали трофеи и двинулись в лес. Позже, в глубине леса, Борис сказал Школьникову:
— Как думаешь, сколько все это продолжалось?
— Долго. Наверное, час или полтора.
— Четырнадцать минут. Когда показался паровоз, я взглянул на часы.
11
ПОЛЕТ «МОСКВА — ТЕГЕРАН». 18 ноября 1943 года
Ранним утром 18 ноября 1943 года Аверелл Гарриман, генерал Джон Дин, британский посол Арчибальд Керр и их ближайшие помощники вылетели из Москвы в Тегеран на секретную встречу Рузвельта, Сталина и Черчилля. Хотя вопрос об открытии авиабаз союзников на советской территории не был заявлен в числе основных тем этой встречи, Гарриман и Керр хорошо понимали, что только от Сталина зависит конкретное решение этого вопроса и только Рузвельт и Черчилль могут заставить его такое решение принять. В России может меняться общественный строй, княжества могут превращаться в царство, царство в империю, а империя — в так называемый Союз Советских Социалистических Республик, но при любой смене вывески власть остается вождистской и диктаторской, рассуждал в самолете Чарльз Болен, знаток России и третий секретарь американского посольства. Сегодня вся политическая власть в СССР замыкается на Сталине, ни председатель правительства Вячеслав Молотов, ни маршал Климент Ворошилов никаких самостоятельных решений не принимают, никак не влияют на Сталина и не являются его советчиками. Истребив всех действительно выдающихся и талантливых руководителей и военачальников, от маршалов до комбригов, он оставил вокруг себя только лизоблюдов, способных ежедневно твердить ему, что он гений всех времен и народов, и постепенно сам в это поверил…
При этом система власти выстроена так, что за месяц пребывания в Москве ни Гарриману, ни Керру так и не удалось попасть к Сталину, а генералу Дину — даже к Ворошилову. «Особо секретный протокол» об открытии в СССР баз союзников просто повис в воздухе. Больше того — за весь месяц никакого обсуждения совместных боевых операций не случилось, миссия Джона Дина занималась лишь бюрократической писаниной по ленд-лизу. Единственное внимание, которое ясно видели американцы в Москве от своих русских союзников, это постоянную слежку. Стоило Гарриману выйти из «Спасо-хауса», как за ним тут же шли четыре офицера НКВД, за генералом Дином — двое, а за всеми остальными сотрудниками посольства — по одному за каждым. И, конечно, правы Ричард Кришнер и еще трое молодых летчиков, которых привез с собой бригадный генерал Уильям Крист: если русские не хотят никаких совместных операций, то чем просиживать штаны в этой хмурой Москве, лучше бы им, опытным боевым летчикам, вернуться на фронт. Тем паче, что японские дипломаты настойчиво интересуются, почему в Большом театре ложа Американского посольства теперь каждый вечер до отказа заполняется новыми лицами…
Но Тегеран должен все изменить. Если Рузвельт и Черчилль найдут подход к Сталину, их сближение тут же откроет зеленый свет для совместных боевых действий. Причем русским это нужно даже больше, чем союзникам — наступление Красной армии на гигантском фронте от Заполярья до Черного моря обходится ежедневной потерей тысяч солдат. А на востоке над русскими висит Япония, которую Гитлер принуждает к высадке на советский Дальний Восток. Пара американских авиационных баз на Сахалине или под Владивостоком могут остудить японских вояк, так же как одна или две американские авиабазы на Кавказе могут развеять мечты Турции о бакинской нефти…
Теперь, в самолете, американцы и англичане впервые говорили обо всем этом в полный голос и не боясь русской прослушки, поскольку самолет был американский — все тот же личный «боинг-24» Аверелла Гарримана, который Аверелл называл «Becky».
Но в полдень ровный гул четырех моторов вдруг изменился, и в салон вошел второй пилот, доложил:
— Господа, вынужден сообщить: один двигатель вышел из строя. Это не страшно, мы и на трех двигателях можем долететь до Тегерана. Но, как сказал нам русский диспетчер, бережного бог бережет. Поэтому садимся в Сталинграде.
В Сталинграде погода была морозная, небо мрачное, на пустом аэродроме не наблюдалось никого из командования, и вокруг аэродрома не было ни одного здания, чтобы укрыться от ледяного ветра. Даже когда Гарриман и Болен захотели отойти от самолета, дабы просто размяться, русский вооруженный часовой тут же приказал: «Назад! Вернитесь!»
— Это к вопросу о доверии… — мрачно заметил Болен, лучший эксперт по России.
Впрочем, вскоре к самолету подкатила вереница полуразбитых трофейных машин. По изрытой воронками дороге нежданных гостей повезли в Сталинградский горком партии, который находился в единственном уцелевшем в городе здании. По дороге гости из окон машин могли видеть только бесконечные и занесенные снегом руины кирпичных и бетонных зданий. Поскольку ехали через эти руины не меньше получаса, было ощущение, что их забросило на давно умершую ледяную планету.
В горкоме свалившихся с неба иностранцев угостили черным хлебом, сыром и сосисками и отогрели водкой, а затем повезли на экскурсию по местам Сталинградской битвы. Она произвела сильное впечатление. Даже генерал Дин и глава английской Военной миссии генерал-лейтенант Гефферд Мартел, участник Первой мировой войны, никогда не видели разрушений таких гигантских масштабов. Вокруг, насколько видел глаз, были все те же бесконечные, покрытые снегом руины, проломленные бомбами крыши домов и обвалившиеся, как выбитые зубы, кирпичные стены. Среди этих гор битого кирпича, в подвалах и в землянках ютились малочисленные горожане.
