– Салли! Рада вас видеть! Как вы себя чувствуете?
– Ничего. Вялая я какая-то.
– Ну, мне пора, – сказала сестра Фентон. – К какому времени прислать санитарку, чтобы проводила Салли обратно?
– Я сама провожу, – ответила Мэгги. – Спасибо, Фентон.
Сестра Фентон погладила меня по плечу.
– Всего хорошего, Салли.
Мэгги провела меня в кабинет. Роджер поднялся навстречу.
– Нас сегодня ждет большая работа. Садитесь, Салли. А вы, Мэгги, принесите, пожалуйста, видеокассету, которую мы на прошлой неделе записали.
Я вытаращила глаза.
– На прошлой неделе? То есть я здесь…
– Почти месяц, – докончил Роджер.
– Боже. Что ты хочешь мне показать? Я боюсь!
– Страх вполне объясним, Салли. Однако пора тебе увидеть, что происходит во время твоих провалов. Тебе-то кажется, что ты спишь. Но спит один твой разум. Тело бодрствует и действует. Остальных альтеров мы с тобой слили, имена их называть больше не будем. Ты о них забыла начисто, как и о процессе слияния. Это хорошо, по-моему.
– Зачем тогда мне смотреть эту кассету?
– Затем, что прежние слияния получались только после твоего контакта с тем или иным альтером.
– Что? Снова меняться? Ты именно это запланировал, да?
– Пойми, Салли, я очень надеялся, что это не понадобится. Я думал, после трех слияний ты достаточно сильна, чтобы противостоять оставшемуся альтеру. А вышло, что этот альтер набирал силу одновременно с тобой. Этот альтер – эта женщина – словно копирует каждый твой шаг в зазеркалье. Ее не получается запереть, ее нельзя забыть. Мы должны с ней разобраться, вызвать ее на свет, чтобы выветрилась ее растущая ненависть. Чтобы поостыла ее ярость.
– Я думала, Роджер, ты меня любишь.
– Так и есть, Салли.
– А мне вот не верится. По-моему, в тебе ученый, исследователь взял верх над человеком. Тебя любопытство разбирает – или научный интерес, как хочешь называй. Для тебя важнее диссертацию закончить, а что там пациентка чувствует, тебе и дела нет.
– Салли, другого способа излечиться не существует.
– Ты лукавишь. Душевное расстройство можно излечить любовью. Любовь способна преодолеть ненависть.
– Это Дерри в тебе говорит. Ох, прости. Нельзя было ее по имени называть. Я имел в виду, что ты произнесла эти слова, руководствуясь эмоциями. Ты впала в сентиментальность, Салли. Задействуй интеллект – и сама все поймешь. И не рассказывай мне сказок на тему «Любовь побеждает все». Ты сама в них не веришь, а я и подавно.
Роджер был прав, хотя мог бы и помягче выразиться.
– Мне страшно, Роджер.
– Конечно, страшно. Каждый из нас боится ярости, глубоко скрытой в подсознании. Обыкновенно человек способен контролировать свою ярость и даже направлять ее в мирное русло. Давным-давно твой детский разум отделил ярость от остальных чувств, как отделяют желток от белка, снабдил эту ярость именем. Так, из ярости, ненависти и зла был создан твой первый альтер.
– Я думала, слово «зло» – не из лексикона психотерапевтов.
– В общем-то, так и есть. Не нам давать нравственные суждения. Но как иначе, если не злом, называть личность, рыщущую на темной стороне твоего разума?
– А если я потом тебя возненавижу?
– Значит, так тому и быть. Я учел подобную вероятность. Как ни горько, а я должен дать тебе шанс исцелиться. Это мой моральный долг.
– Ну и кто из нас сантименты разводит, а, Роджер?
– Скажу иначе. Как профессионал, я практически уверен: если не дать тебе этот шанс, твой последний альтер уничтожит тебя физически. Ну, теперь убедил?
– Убедил – в том, что, если я погибну, тебя совесть заест. А ты не хочешь, чтоб тебя совесть заела.
У Роджера лицо перекосилось, как от боли.
– Прости, Роджер. Я к тебе несправедлива.
– В твоих словах есть доля истины.
– Иначе говоря, гарантий – ноль, верно? Как в рулетке?
– Да.
Вошла Мэгги с кассетой. Роджер включил видеомагнитофон. Поначалу я не могла заставить себя смотреть на экран. Я слышала голос – чужой, хриплый, изрыгающий проклятия и грязные ругательства. Я зажмурилась, заткнула уши. Но звуки мерзкого голоса все равно были слышны, и я решилась – подняла глаза и отняла ладони от ушей.
Лицо, неоднократно мне снившееся, однако никогда не виданное наяву, кривилось от ненависти, глаза сверкали, как у бешеного хищника. Женщина кричала:
– Погоди, сукин сын! Вот только высвобожусь – я тебе моргалы выцарапаю и таблетки вместо них вставлю! Ты с самого начала одного хотел – поиметь ее! Думал, меня изолируешь, уничтожишь! Не выйдет! Ты – труп! Я тебя грохну; улучу момент и грохну, кобель вонючий! А потом и Салли мало не покажется.
– Допустим, Джинкс. И что ты тогда станешь делать?
– Я стану свободной, как ветер.
– Ничего подобного. Ты тоже умрешь.
Раздался дикий, визгливый хохот.
– Нет, Эш, я не умру. Я верю в жизнь после смерти. Я – дитя дьявола, моя душа вселится в какое-нибудь другое тело. Сам видишь: я – плод разума и воображения. Я не обременена телом. Когда умрет тело Салли, я найду себе другое… А потом еще одно, и еще. Уж этого-то хлама на земле хватает. А путешествовать я люблю. И вообще, ведьмы живут вечно. Меня сожгли в Салеме
[34], но я возродилась в новом теле.
Я была убита, уничтожена. Это мои глаза горели безумной яростью, это мой рот изрыгал непристойные слова. И обвинение имело под собой почву. Я и впрямь, чтобы избежать боли, создала это чудовище, а потом сама же его и отвергла. Джинкс наказывали вместо меня, она являлась мишенью для лжи, лицемерия, садизма тех, с кем я вынуждена была жить бок о бок. Джинкс заговорила о своем одиночестве, о своих страданиях, и на глаза мне навернулись слезы. Знаю, глупо звучит, но мне хотелось обнять Джинкс и шепнуть ей на ухо: «Больше тебе не придется ненавидеть. Больше ты не будешь одинока». Ведь кому, как не мне, и пожалеть ее?
– Я не имею права открещиваться от Джинкс, – произнесла я. – Я несу за нее ответственность. Приступай к слиянию, Роджер. Скорее, пока я не струсила.
Он выключил видеомагнитофон и сказал:
– Я так и думал, что ты такое решение примешь, Салли.
Затем Роджер ввел меня в состояние гипноза и принялся вызывать Джинкс. Только она не шла на зов.
– Надо же, не хочет выходить, – покачал головой Роджер. – Попробуем выяснить, почему она упрямится.
