Салли опустила взгляд.
– Тодд, прошу вас, давайте повременим. Я должна разобраться в себе.
Он вздохнул из глубины души.
– Да, конечно. Я готов ждать.
Тодд ушел, а Салли осталась думать. Она не влюблена в Тодда, это бесспорно. Но, может, любовь придет позднее? Или любовь не нужна вообще и отношения реально построить на взаимоуважении, доверии, симпатии?..
Между тем дело близилось к девяти. Элиот вышел на танцпол, чтобы объявить о начале шоу. Элиот еще пополнел – костюм на нем трещал. Салли поднялась, направилась к танцполу, почти уверенная, что справится. Однако в животе начались колики, по телу побежали мурашки, заныл затылок. Салли вспомнила, как во времена чирлидерских успехов Беллы пыталась вместо нее зажигать на футбольном матче. В следующую секунду Салли постиг провал.
* * *
На танцпол, пошатываясь, вышла Белла. Свет в зале погас, на Беллу был направлен софит. Она закинула руки за голову и рассмеялась.
– Друзья! Сегодня вас ждет шоу, каких вы еще не видывали!
Белла взяла электрогитару, забренчала и запела, приплясывая, вертя бедрами, отчаянно зажигая. Она явно решила отыграться за все долгие недели, что вторая Салли продержала ее взаперти. Принимали Беллу – лучше некуда. Народ присвистывал, притопывал, прихлопывал. Белла довела зал почти до исступления, да и себя тоже. Ей стало тесно в одежде, и она сорвала изумрудно-зеленый топ, а затем и бюстгальтер и дальше танцевала топлес.
Краем глаза Белла видела: Тодд, пунцовый от смущения, направился было к танцполу, чтобы увести ее, но Тодда удержал Элиот. Оба партнера смотрели на Беллины ужимки из-за кассового аппарата. Белла знала, что тело у нее восхитительное, и вдобавок умела подать себя в самом выгодном свете. В результате ритмичных и продуманных движений мини-юбка оказалась на полу. Скоро Белла осталась в одних трусиках. Вот теперь она свободна! Она заслужила это право, этот восторг, этот теплый зеленый свет, эти аплодисменты.
Разве грех демонстрировать обнаженное тело, если оно красиво? Тело – тоже инструмент артиста, не так ли? Сколько Белла себя помнила, самые счастливые моменты всегда были связаны со сценой. Отражаться в глазах зрителей, ощущать восхищение, слышать аплодисменты – это ли не счастье? «Я ль на свете всех милее?»
Однако Белла зашла слишком далеко. Стала ощущать себя этаким набором: бедра, ноги, груди. Экстаз возрастал. Боже, какое блаженство! Так и надо жить! Вот способ добиться любви – да не одного человека, а целой толпы разом!
Я, вообще-то, не ожидала, что Белла вздумает танцевать стриптиз. Я хотела вмешаться, унять Беллу, но Джинкс оказалась проворнее. Она вытеснила Беллу, шагнула из светового круга и внезапно застыла. Джинкс стояла неподвижно, сверкая глазами, почти не чувствуя, как между грудей струится пот. Зрители выдохнули и забыли вдохнуть.
– Свежатины захотелось? – вдруг взвизгнула Джинкс. – Любите смотреть на голое тело? Конечно, это же так удобно – делать ничего не надо, стояк под столом не виден. Верно я говорю? Ну так будет вам сейчас шоу. Называется – «Деградация женщины».
Джинкс приблизилась к одному из столиков и выхватила у посетителя сигарету.
– Смотри на это тело, парниша. Смотри внимательно. Сейчас мы его заклеймим, как клеймят скот на ранчо.
Зажженным концом сигареты Джинкс надавила себе на грудь чуть повыше соска. Зрители помертвели. Конечно, откуда им знать, что Джинкс не чувствует боли. Мучиться от ожога предстоит Салли.
– Одного клейма маловато будет, – продолжала Джинкс. – Вот здесь еще поставим, для симметрии. – И она прижгла вторую грудь.
Запахло паленой кожей.
– Господи! Она самосожжение сейчас устроит! – воскликнула какая-то женщина и рванулась из-за столика.
– Это часть шоу, – возразил ее спутник и захлопал в ладоши.
За ним принялись аплодировать остальные. Не прошло и десяти секунд, как зал взорвался одобрительными выкриками.
– Погодите, шоу только началось, – прошипела Джинкс. – Вас ждут незабываемые впечатления.
Элиот с Тоддом бросились к Джинкс, но она, отшвырнув сигаретный бычок, схватила бокал, выплеснула остатки вина в лицо посетителю и шарахнула бокалом о столешницу. После чего приставила зазубренное стекло к собственному горлу и взвизгнула:
– Вы двое! Не приближайтесь, не то я себе горло перережу!
Элиот и Тодд замерли, а Джинкс переместилась в центр зала.
– Только сегодня! Впервые на сцене реальное самоубийство. Посвящаю этот спектакль Ноле, которой больше нет с нами.
Джинкс прошлась перед ошалевшими зрителями, картинно подняла левую руку и полоснула по запястью стеклом. Хлынула кровь, окрасив обнаженное тело.
– Ради господа бога, кто-нибудь, остановите ее! – выкрикнули в зале.
– Это бутафорская кровь, – отозвался другой зритель. – Я такое уже видел.
Джинкс вспорола правое запястье, швырнула разбитый бокал в толпу и стала ходить взад-вперед, держа руки высоко над головой, вертя бедрами, неумело подражая Белле. Скоро Джинкс сообразила, что чувства ритма у нее нет и в помине. Движения получались пародийно-неуклюжие. Джинкс пришла в ярость.
– Еще! Еще! Давай! – кричали в зале.
– Смотрите на меня, ублюдки! – заорала Джинкс. – Это не я кровью истекаю – это вы кровью истекаете! Вы все живете только в моем воображении! Как только я умру, весь ваш мир рухнет. Понятно теперь, что я делаю? Я не себя убиваю. Я вас всех убиваю! Скоро из меня вся кровь вытечет, мой мозг усохнет, и тогда вам всем придет конец.
В толпе смеялись и аплодировали.
Джинкс принялась дрыгать руками и ногами. Несколько капель крови упали на салфетку, женщина, сидевшая за столом, взяла ее, поднесла к глазам, понюхала и взвизгнула:
– Кровь – настоящая! Настоящая! Суицид!
Аплодисменты усилились. Но вскоре, то ли по нетвердым шагам Джинкс, то ли по другим причинам, зрители начали кое-что соображать. Хлопки, подначки и смех стихли. В отдельные умы вкралось подозрение, что в ресторане имеет место вовсе не очередной садистский перформанс в жанре «панк-рок». Официантки замерли, посыльные застыли, завороженные кровавым танцем смерти.
Дрянь все-таки эта Джинкс. Вздумала нас всех уничтожить. Я билась словно головой об стену. Наконец мне повезло: Джинкс поскользнулась на кровище, и в этот-то миг я вышла на свет. Причем меня еще и подтолкнули сзади, и я услышала слова: «Твоя очередь».
Несколько мгновений я неподвижно стояла в луче софита. Большое скопление людей меня смущает, так всегда было. Наконец я овладела собой, выдавила смешок и крикнула:
– Леди и джентльмены! Волшебное шоу на сегодня окончено. Хорошенького понемножку. Никакой крови нет и не было. Даже меня не было. Я вообще не существую. Я – иллюзия. Игра вашего воображения.
Затем я поклонилась, отвернулась от зала, покрутила попой. Мне устроили овацию. Причем стоя. С тем я и ушла с танцпола. Когда никто уже не смотрел на меня, я протянула Тодду пару салфеток.
