А потом меня неожиданно выпустили. Жертва заявила, что это сделал не я, а кто-то другой. Кто-то, кто проник ночью в трейлер. По ее описанию составили фоторобот, но никто из нас никогда не видел никого похожего.
И только я знал, что она врет. Потому что никто не мог проникнуть в тот гребаный трейлер. Никто не мог ни войти в него, ни выйти, не зная секретный код. А он был известен только мне.
Я пришел к ней в больницу и прямо сказал ей об этом. Хотел выяснить, что же, к дьяволу, произошло в моем трейлере. Она плакала и отказывалась сознаваться, но я ее в конце концов уговорил. И вот тогда моя жизнь разделилась на «до» и «после».
Оказалось, я пришел к ней ночью и предложил развлечься. Она отказалась, и я взял свое силой, а за сопротивление отплатил жестокими побоями. Это ее версия произошедшего, а она была единственным вменяемым человеком в моем трейлере.
– Я не верю! – воскликнула я, сжимая руку Боунса, как тонущий в бурной реке сжал бы спасительный канат, брошенный с берега.
– Скай, я не питаю иллюзий на свой счет. Человек может расцарапать себе лицо или наставить синяков, но никто не сможет сломать самому себе руку или ребро в четырех стенах! Даже если очень захочет! Отбрось эмоции и посмотри на все это со стороны: какая из версий более вероятна? Музыкант-сатанист, замешанный в бесконечной череде драк и скандалов, жестоко избивает девушку, находясь под действием наркотиков? Или такая: студентка-отличница медицинского колледжа, описанная друзьями и однокурсниками как спокойный, неконфликтный человек, избивает себя сама до полусмерти?
– Все равно не верю! Ты не мог!
– Ты просто не была знакома со мной в те времена. Ты все еще до конца не представляешь, кем я был и какой образ жизни вел. Позднее я консультировался с психиатрами, и они подтвердили, что даже у здорового человека могут случаться периоды помутнения рассудка, приступы немотивированной агрессии, полная потеря контроля над собой. Тем более если он злоупотребляет алкоголем и наркотиками…
Было еще кое-что. Та дурь, что я употребил в ту ночь, – ее принес мне Митч, а этот парень давно потерял интерес к легким наркотикам и предпочитал забористую синтетику, которую доставал в таких местах, куда сам дьявол предпочитал не хаживать. Я тогда впервые пробовал такое и понятия не имел, как оно могло повлиять на меня. Но, глядя на Митча, который легко отвешивал пощечины своим подружкам, понимал, что вряд ли эта дурь сделает из меня принца Уэльского.
Чего я не мог понять, так это почему пострадавшая девочка не сказала копам правду. Стал допытываться и, когда своего добился, испытал настоящий шок. Она считала виноватой себя. Считала, что сама забрела в это место, а значит, ей некого винить кроме себя. Это просто… взорвало мой мозг. Как будто есть места на земле, где подонку официально дозволено быть подонком! Конечно, мне не хотелось мотать срок. Но как же я хотел встряхнуть ее и заорать, что от нее ничего не останется, если она, как дура, будет искать оправдание для каждой твари, что встретится ей на пути! Что у каждого человека есть право бродить где угодно, носить что угодно, общаться с кем угодно – и право засадить в тюрьму любого, кто вообразит, что можно насиловать, если юбка коротка…
– Чем все закончилось?
Боунс немного помолчал, словно у него свело челюсти, а потом, практически не разжимая их, произнес:
– Свадьбой.
Помолчав еще, он продолжал:
– Одного ее слова было достаточно, чтобы я сел надолго. Но она этого не сделала. Ей не нужны были ни мои деньги, ни мои извинения, никакие разбирательства, и ее покорность судьбе, отказ бунтовать и защищать себя – все это потрясло меня. Я словно увидел перед собой какого-то нереального персонажа из Библии, святого и всепрощающего до кончиков ногтей. Я просто не мог поверить, что такие люди существуют.
Я пришел к ней в больницу раз, потом второй, потом стал приходить каждый день. Мне нравилось смотреть на нее. Говорить с ней. Нравилось, как мы смотрелись вместе: этот ангел и я – черт, который только что выскочил из преисподней. Весь в татуировках с сатанинской символикой, в шрамах от бесконечных драк, с обритой налысо головой…
Я знал, что мы не пара, что она не может испытывать ко мне ничего, кроме лютой ненависти и отвращения. Я и не надеялся, что из этого союза может что-то выйти, но… Каждый найдет своего дьявола, если будет искать достаточно усердно.
Лилиан была на пять лет старше и заканчивала колледж. Родителей она не знала. Их с братом усыновила пара стариков-художников, которые умерли еще до нашего знакомства.
Мы редко с ней виделись, пока она доучивалась, но плотно переписывались. А как только ей вручили диплом, я не выдержал, приехал и забрал ее с собой. Мне бы хотелось закончить чем-то вроде «она сделала меня чище и лучше, а потом все жили долго и счастливо», но это не та сказка… Как, думаешь, все повернулось? Мне хватило полугода, чтобы сделать из ангела дьяволицу.
Она менялась постепенно, все шло словно само собой, но безусловно не без моего попустительства и одобрения. Сначала она просто сделала себе татуировку, потом еще одну, начала активно интересовалась всем, что касалось группы, потом в дело пошли алкоголь и наркотики – незаметно, по банке пива, по таблетке. И в один прекрасный день я проснулся и обнаружил возле себя живую копию меня самого – только в женском облике. И не могу сказать, что меня это разочаровало. Я хотел видеть рядом девушку, которая способна себя защитить, а не святошу, подставляющую щеки под удары…
Я безумно боялся, что произошедшее той ночью в трейлере может повториться. Не прикасался к тому, чего никогда не пробовал. Никогда не запирал комнаты, в которых мы оставались. Научил ее стрелять и всегда держал оружие возле кровати. Я бы скорее предпочел, чтобы меня застрелили, чем пережить подобное заново.
Лилиан стала незаменимой частью группы. Она никогда не выходила на сцену, но ее идеи для шоу, энергетика, шикарный мрачный юмор сделали ее тем клеем, на котором все держится.
Расхождения у нас были только в одном: сатанизм оставался для меня всего лишь маскарадным костюмом, который я надевал, выскакивая из-за кулис. Забавой, опасной игрушкой, которой пугаешь прохожих. Публика с удовольствием ела этот пирог, а раз так, я был готов непрерывно его печь.
Но для нее это не было игрой, она воспринимала все сатанинское всерьез. Я это не сразу понял, а когда понял – просто махнул рукой. Любимая хочет устроить жертвоприношение? Без проблем, пойдите купите ей пару кроликов. Хочет настоящей кровью залить сцену и разбросать по ней настоящие кости? Пожалуйста, если ее друзья-врачи могут раздобыть все это добро. Хочет всю ночь курить забористую дурь и читать «Сатанинскую библию»? Я не против, пока это ее веселит. Хочет набить печать Бафомета на всю грудь? Вперед, потехи ради я вытатуирую себе такую же на спине.
Я был рядом с ней, подозревал, что с ней происходит что-то неладное, но не придавал этому значения. Наоборот – подкидывал дрова в этот костер. Обсуждал с ней дурацкие книжки по оккультизму, которые она читала. Разбирал отрывки из ее «Сатанинской библии», которую она невесть откуда притащила. Не возражал, когда она начала называть себя Лилит, а меня – Самаэлем
[53]. Только смеялся, когда она запретила произносить дома восклицания вроде «о боже!», «о господи!», «святые угодники!»…
