Уговоры не подействовали.
– Вымой парня и подмети тут! – Окрик Димитри прозвучал как удар хлыста.
Аманда покорно присела на корточки, одной рукой прижала к себе Малона, а другой принялась собирать мух, жуков, пчел и складывать их в пластмассовую коробку.
– Выкинь эту дрянь в помойку! – рявкнул Димитри, и Малон зажал уши ладошками.
Аманда воспротивилась – наверное, впервые в жизни:
– Нет, Димитри. Нет! Не проси меня, пожалуйста…
Она боялась, что он сейчас отнимет у нее коробку, схватит веник – впервые в жизни – и сам все выметет, но он лишь буркнул:
– Ты чокнутая! Еще более чокнутая, чем этот мальчишка! – И вышел, шваркнув дверью.
Дорожка от участка к пруду шла под уклон, так что Малону даже не нужно было крутить педали велосипеда. Он усадил Гути в пристегнутую к рулю корзинку и катил по гладкому черному асфальту, как по треку «Формулы-1».
Здесь было безопасно. На машинах по улице ездили только жители домов, стоявших вокруг сквера Мориса Равеля. Архитекторы, планировавшие застройку Верхнего Манеглиза, были экспертами по сооружению лабиринтов. Когда Димитри и Аманда купили дом, им объяснили, что в их мини-поселении действует общественный контроль: никто не может попасть туда незамеченным, каждый житель наблюдает за домом соседа. У всех был свой кусок улицы и своя стоянка, но благодаря гениальному замыслу архитекторов создавалось ощущение уединенности. Копаешься в садике, возделываешь огород – и чувствуешь себя отрезанным от мира, города и даже деревни, хотя тебя окружают однотипные дома, торговые центры, деловые районы и транспортные развязки.
Головастые градостроители, ничего не скажешь!
В центре этого стратегически обустроенного макета дети могли играть, не подвергаясь никакому риску. Здесь даже пруд имел нарочито заброшенный таинственный вид: «лабиринтологи» четко спланировали комплекс, подчеркнув его достоинства импровизированными деталями.
Аманда ухватила Малона за воротник, чтобы не слишком разгонялся, и мальчик звонко засмеялся – впервые за день. В такие мгновения она всегда повторяла про себя слова песни Рено
[35], а потом слушала ее по нескольку раз, чтобы навсегда сохранить в памяти мгновения счастья. «Даже самые идиотские песни на то и нужны, – говорила она себе, – чтобы помнить глупейшие эмоции…»
И слышать, как твой смех летит ввысь,
туда, где кричат птицы.
Голос Рено под фортепианный аккомпанемент:
Нужно любить жизнь, и любить ее,
даже если время-убийца
уносит с собой детский смех
[36].
Примитивные истины…
Уток на пруду не было – они улетели несколько недель назад, когда в сентябре случились первые утренние заморозки. Аманда знала, что птиц они не увидят, но притворилась огорченной, а Малону было все равно. Он взял Гути и потопал в камыши искать утиные гнезда. Прошлой весной ему удалось увидеть вылупившихся утят, но потом их сожрали кошки.
Аманда таяла от умиления.
Этот деревенский уголок в пятидесяти метрах от их дома был для Малона краем земли, безбрежным океаном, бесконечной вселенной: он будет расти, а она – сжиматься. Пройдет несколько лет, и огромный мир станет невзрачной планеткой, которую можно обойти в три шага. Лабиринтом вроде того, куда Минос посылал на верную смерть молодых афинян. Хитрой ловушкой из туй и бирючины, полной тупиков.
«Эти умники архитекторы пытались построить для нас лабиринт, но только все запутали», – подумала Аманда.
Отсюда удавалось исчезнуть только уткам…
Даже она, в шестнадцать лет поклявшаяся себе, что уедет из Манеглиза навсегда, вернулась… как птицы. Человек может объехать весь мир в поисках солнца и любви, найти их – или не найти, но он всегда возвращается, потому что потомство должно появляться на свет здесь.
Чтобы его потом кто-нибудь сожрал.
Тяжелая капля пробила темную маслянистую поверхность пруда.
Малон ничего не заметил, но Аманда поняла, что нужно немедленно возвращаться. Пока не начался ливень и Малон не взбудоражил своими криками всю округу.
– Куда они делись, Мама-да, где утята?
«Потомство должно появляться на свет здесь», – снова подумала Аманда, оставив вопрос Малона без ответа.
И его обязательно кто-нибудь сожрет.
Если она не помешает.
Сделать салат из помидоров. Пожарить котлету и картошку. Пока будет готовиться еда, Малон посмотрит серию «Джека и пиратов», а за обедом еще одну.
– За стол, юнга! – строгим голосом скомандовала Аманда, и Малон не стал упрямиться. Ну и ладно, он знает истории про Джека наизусть, куда лучше побыть одному в своей комнате. Аманда знала, как сильно ее мальчик любит уединение, и очень тревожилась, но разве могла она упрекать за это сына?
Малон лежал в кровати, натянув одеяло до подбородка и устроив Гути на подушке. Аманда сидела рядом.
– Послушай меня, милый… бывает, что папа очень громко кричит. Но он тебя любит. Сильно любит! Просто злится иногда.
Малон промолчал.
– Ты ведь понимаешь? – не успокаивалась Аманда.
Мальчик посмотрел на висящий у кровати календарь: ракета причалила к Меркурию.
День путешествия.
Ночью лежать в кровати приятней, чем днем, когда Мама-да кладет его поспать. Ночью планеты и звезды светятся в темноте.
– Когда ты рассказываешь истории, например в школе, когда говоришь, что я – не твоя мама, мне все равно. Я не сержусь, хоть это и неправда, а вот папа просто выходит из себя.
Аманда нежно погладила сына по волосам. Он смотрел на нее во все глаза. Солнце проникало в комнату через оранжевые шторы, заливая помещение медно-красным светом.
– Ты хочешь, чтобы я перестал, да? – пролепетал Малон.
– Хочу, дорогой! Я очень хочу, чтобы ты больше не говорил ничего подобного и выкинул эти мысли из головы.
Малон задумался.
– Я не могу, потому что ты – не моя мама.
Правой рукой Аманда продолжила гладить сына по голове, а левой судорожно вцепилась в детское одеяло, комкая Вуди, Базза Лайтера, Пиль-Пуаля
[37].
