Эстер подхватила конец фразы и тут же парировала:
— И у вас, и у меня один и тот же материал, мистер Костелло. Мы с вами имеем дело с переживаниями, страхами, фобиями, фантазиями. Я считаю, что у нас с вами есть общее.
— И вы считаете, что возможно взять и перевернуть страницу своей жизни просто потому, что ты писатель?
— Кто вам говорит о перевернутой странице? Я просто советую вам отделить от себя свою боль, кристаллизовать ее в области фантазии. Сделать приемлемым в области вымысла то, что неприемлемо в реальности.
— Мне очень жаль, но я на это совершенно не способен.
Эстер Хазиель мгновенно схватила картонную папку, которую положила на стол, и принялась листать странички фотокопий.
— Я здесь нашла интервью, которое вы давали «Дейли телеграф» в две тысячи одиннадцатом году, когда один из ваших романов вышел в Англии. Цитирую: «За химерами и фантастическими выдумками всегда таится доля правды. Роман почти всегда автобиографичен. Автор рассказывает историю через призму своих чувств, своей восприимчивости». И затем вы говорите: «Для того чтобы создать интересные персонажи, я должен испытывать к ним эмпатию. Я становлюсь по очереди каждым из моих героев. Белый цвет, пройдя через призму, раскладывается на семь цветов, автор точно так же дробится на своих героев». Если хотите, я могу продолжить чтение.
Артур Костелло отвел глаза от пристального взгляда психиатра и ограничился пожатием плеч.
— Не я первый рассказывал в интервью всякие байки.
— Разумеется. Но в данном случае вы говорили то, что думали. И это…
Эстер не успела изложить свои доводы. Заверещал детектор табачного дыма.
Не прошло и нескольких секунд, как Двуликий появился на пороге палаты.
Увидев окурок и пачку сигарет на столе, он страшно возмутился:
— Это непозволительно, доктор! Вы должны немедленно покинуть палату!
Любовь — маяк
Любовь — над бурей поднятый маяк,
Не меркнущий во мраке и тумане.
Уильям Шекспир
Сегодня.
Суббота 4 апреля 2015 года
Солнце поднялось над горизонтом, и небо заполыхало.
Старенький пикап «Шеви» с закругленным капотом и хромированным бампером свернул на проселочную дорогу, что вела к северной оконечности мыса Винчестер-Бей. Места были дикие, исхлестанные ветрами, куда ни посмотришь — океан и скалы.
Лиза Эймс остановила автомобиль перед домом на пятачке, засыпанном гравием. Золотистый лабрадор-ретривер с громким лаем бросился к машине.
— Тише, Ремингтон, — попросила Лиза, хлопнув дверцей пикапа.
Она подняла глаза и окинула взглядом приземистый восьмигранник маяка, который вздымался в небо рядом с небольшим каменным домом под острой черепичной крышей.
Лиза не слишком решительно двинулась к дому и поднялась на крыльцо. Достала из кармана теплой куртки с капюшоном связку ключей, отперла дверь и вошла в просторный холл, кухню, гостиную — в общем, в главную комнату дома с балками на потолке и огромным окном, выходящим на океан.
Мебель не отличалась замысловатостью — книжный шкаф, платяной шкаф и множество деревянных, покрашенных в белый цвет полок. По стенам развешаны рыбацкие сети, канаты, веревки, на полках лампы-молнии всех размеров, деревянные лакированные садки для омаров, морские звезды, парусник в бутылке.
Возле камина, на диванчике, Лиза обнаружила крепко спящего мужа. Рядом на полу стояла пустая на три четверти бутылка виски.
На ее глазах закипели слезы. Она не видела Артура после смерти детей, Бенжамина и Софии. Артур исхудал, как скелет, стал неузнаваем — длинные спутанные волосы, борода, ввалившиеся, обведенные черными кругами, глаза…
На некрашеном деревянном столе Лиза увидела старую пишущую машинку. Салливан подарил внуку на пятнадцатилетие «Оливетти Леттера» в светло-синем алюминиевом корпусе.
Она удивилась появлению машинки. Артур давным-давно не печатал. Она покрутила валик и вытащила вставленный листок.
2015. Двадцать четвертый день
Ночь. Пустота. Ждать больше нечего.
Он остался один.
Синоним одиночества — смерть.
Виктор Гюго
0
Я открыл глаза.
Я…
Продолжения не было. Обрыв. Лиза не уловила смысла. Посмотрела и увидела рядом с машинкой стопку бумаги. Дрожащими руками взяла листки и пробежала первые строки.
История наших страхов
1971
— Не бойся, Артур! Прыгай! Я ловлю.
— Точно, папа?
Мне пять лет. Ноги повисли в пустоте, я сижу на высоченной кровати с матрасом, на которой сплю вместе с братом. Протянув руки, отец ласково смотрит на меня и ждет.
— Давай, малыш!
— Боюсь…
Строк десять, не больше, а она уже плакала.
Лиза уселась в плетеное кресло перед столом и стала читать дальше.
* * *
Через два часа, дочитав до конца, Лиза вытерла покрасневшие глаза и попыталась проглотить застрявший в горле комок. Роман был аллегорией их семейной истории. Три сотни страниц, а перед ее глазами раскрутился фильм ее жизни. Встреча с Артуром в Нью-Йорке в начале 90-х, когда она, юная студентка Джульярдской школы, работала в баре, чтобы оплачивать учебу. А затем приукрашенные фантазией, измененные вымыслом, но узнаваемые радости и беды их совместной жизни: свадебное путешествие в Париж, рождение Бенжамина, потом Софии. Любовь всех четверых, такая горячая и порой такая трудная. Ностальгическое странствие во времени день за днем. Читая, она разделяла чувство вины и раскаяние мужа, они были такими же жгучими, как и ее собственные. С каждой прочитанной страницей ее связь с Артуром крепла, и она уже сожалела, что обвинила его в случившемся, переложила на него всю ответственность.
Когда Лиза подняла от рукописи голову, солнечные лучи ударили в окно и залили комнату золотистым светом. Артур на диване тяжело вздохнул и открыл глаза.
Он поднялся и, увидев жену, сидевшую за его письменным столом, замер в растерянности и недоумении, словно увидел призрак или привидение.
— Привет, — сказала Лиза.
— Ты давно здесь?
— Часа два, наверное.
— Почему не разбудила?
— Читала твой роман.
Артур опустил голову. Поскуливая, к нему подбежал Ремингтон и лизнул ему руку.
— Конец ты знаешь. Нельзя обмануть судьбу. Нельзя поправить непоправимое. Нельзя вернуть прошлое.
