Я придвинул стул вплотную к кровати и постарался поймать его взгляд.
— Я приехал к вам сегодня и хочу попросить вас о помощи.
Старик и бровью не повел.
— Мне достался по наследству ваш маяк, Башня двадцати четырех ветров, и…
Я нарочно не закончил фразы, надеясь на ответ, на реакцию… Но ничего не дождался.
Я вздохнул. Зря я, наверное, сюда притащился. Во-первых, потому что мы чужие друг другу люди. Во-вторых, потому что Салливан окостенел в своей немоте, и трудно было себе представить, что он когда-нибудь ее нарушит.
Я встал и подошел к зарешеченному окну, за окном ватные облака плыли в сторону Астории. На улице теплынь, а в комнатенке ледяной холод. Я слышал бурчание воды в радиаторе, но тепла от него не чувствовал.
Я снова сел и сделал последнюю попытку.
— Фрэнк рассказал мне, что спустя четыре года после вашего исчезновения вы виделись с ним и попросили замуровать металлическую дверь в погребе.
Старик лежал все так же неподвижно, сложив на груди руки, и напоминал мраморное надгробие. Я продолжал:
— Я спустился в погреб, сломал стенку из кирпича и…
С кошачьей ловкостью Салливан, протянув руку, схватил меня за горло.
Схватил, как жалкого гусенка. Я потерял бдительность из-за его каменной неподвижности. И теперь он железной рукой жал мне на кадык. Задыхаясь, я смотрел на него выпучив глаза. Упоминание о двери подействовало на старика как электрошок. Он очнулся, и в его серых глазах загорелся опасный ледяной огонек.
— Зачем ты это сделал, поганец? — прошипел он мне на ухо.
Я попытался освободиться, но он надавил сильнее, показав, на чьей стороне преимущество. Откуда такая силища? Я чувствовал, как его пальцы сжимают мое дыхательное горло. Да он сейчас задушит меня, этот чокнутый!
— Ты открыл металлическую дверь? Ты вошел в комнату?
Я кивнул. Ответ привел его в отчаяние. Он ослабил хватку, и долго-долго кашлял.
— Вы псих, — прохрипел я и встал.
— Вполне возможно, — кивнул он, — а ты по уши в дерьме, мой мальчик.
Мы довольно долго молчали. Пристально, внимательно вглядывались друг в друга. Салливана было не узнать. Собранный, сосредоточенный, он словно бы очнулся от дурного сна. Словно вернулся из дальнего путешествия. Живым острым взглядом он рассмотрел меня с головы до ног.
— Как, ты сказал, тебя зовут?
— Артур. Артур Салливан Костелло.
Услышав мое второе имя, он усмехнулся, и у него на щеках появились ямочки.
— А почему ты стибрил мои часы, Артур Салливан Костелло? — спросил он, ткнув в «Тэнк» Картье на моей руке.
— Хотите, верну!
Он положил руку мне на плечо.
— Нет, приятель. Поверь, они тебе нужнее, чем мне.
Он поднялся, захрустев костями, словно ему было тесно в собственном теле.
— Стало быть, ты открыл дверь и теперь хочешь знать, что с тобой произошло.
— Да, у меня к вам сплошные вопросы. И вам…
Он поднял руку, прерывая меня.
— Какой у нас теперь год?
— Вы что, смеетесь надо мной?
— Смеюсь.
— Сегодня у нас четырнадцатое сентября тысяча девятьсот девяносто третьего года.
Он замолчал, задумался, потом спросил:
— И чем ты занимаешься, паренек?
— Врач. А что?
— Ничего. Работаешь в больнице?
Я кивнул. Похоже, в его мозгу началась сумасшедшая работа, и глаза загорелись как-то особенно, но о причине такого преображения мне было трудно догадаться.
— Покурить найдется?
— Не думаю, что здесь разрешено курить, — сказал я и показал на детектор дыма.
— Да в этой дыре ничего не работает, ты что, не понял?
Я вздохнул, порылся в карманах и протянул деду зажигалку и пачку сигарет с ментолом, которые стащил у Элизабет Эймс.
— Это что за дерьмо такое? — скривился он. — Ты меня за девчонку принимаешь? А «Лаки Страйк» у тебя что, нет?
Не дожидаясь ответа, он выругался и в конце концов, глубоко затягиваясь, стал курить ментоловую.
— Когда ты открыл дверь? — спросил он, став очень серьезным.
— В июне девяносто первого.
— Значит, сейчас у тебя второе путешествие. Когда очнулся в этот раз?
— Сегодня утром в девять. А что вы имеете в виду, говоря о путешествии?
— Я отвечу на все твои вопросы, малыш, но не раньше, чем ты окажешь мне услугу.
— А именно?
— Помоги мне смыться из этой крысиной норы. Сегодня же.
Я покачал головой.
— Вы шутите, Салливан. Это и невозможно, и нежелательно, — заявил я безапелляционным докторским тоном, каким не раз прежде говорил с больными. — В вашем состоянии это неразумно и…
Он издевательски расхохотался и ткнул меня пальцем в грудь.
— При чем тут я, малыш? Ты сделаешь это для себя. И выслушай меня хорошенько, у нас мало времени.
Он наклонился и шепотом стал давать инструкции. Как только я открывал рот, собираясь что-то сказать, он затыкал меня, повышая голос. Едва Салливан успел договорить, как заверещал детектор дыма.
Не прошло и двух секунд, и Двуликий влетел в палату.
Увидев на столике сигареты и окурок, он рассердился:
— Свидание закончено, сэр, немедленно уходите.
5
По подвесной дороге я вернулся на Манхэттен.
Мозги у меня кипели, мысли путались. Меня поразила скорость, с какой Салливан придумал план побега, но я сомневался, что смогу его осуществить. Во всяком случае, в одиночку это было практически невозможно. Я хотел взять в банкомате деньги, но карточка на этот раз не сработала. Наверное, потому, что я ею не пользовался на протяжении двух лет. Я подсчитал свои ресурсы. Негусто: оставалось семьдесят пять долларов. Хватит на билет до Бостона, но вряд ли на что-то еще. Я взглянул на часы: приближалось обеденное время.
Чуть ли не бегом я помчался на Пенсильванский вокзал и купил билет до Бостона. Взглянул на табло: экспрессы уходили каждые два часа, очередной — в 13 часов 3 минуты. Я кинулся на платформу и успел вскочить в вагон.
Всю дорогу я пытался найти выход. Меня неотступно мучил вопрос: как справиться с обрушившимся проклятием и вернуться к нормальной жизни? Понял, что никто, кроме Салливана, мне не поможет. Тогда встал второй вопрос, и очень существенный для моей совести: имею ли я право помогать больному человеку бежать из психиатрической больницы? Я не знаю диагноза, не знаю его состояния. В том, что он способен на агрессию, я уже убедился. Агрессия может обрушиться на кого угодно, жертвами окажутся ни в чем не повинные люди.
