После этого Илья, державшийся исключительно напряжением воли, наконец-то расслабился и, велев позаботиться о коне, провалился в беспамятство.
Залка волю гридня исполнила: расседлала Голубя (деревенским он не дался), напоила, почистила, задала овса. Всё тут же, во дворе. В конюшню жеребец не пошел. Илья, очнувшись на пару минут и выпив еще монахова отвара, сказал: пусть будет у крыльца. Хоть какая защита.
И защищал, кстати. Сунувшихся в дом деревенских отогнал. Те связываться с боевым конем побоялись.
Спросили у Залки: как у людей княжьих дела? Ну, Залка и рассказала. Что Годун Сварожича зарубил, но утомился сильно. Спит нынче. А батюшка хоть живой, но чувствует себя неважно. Однако скоро поправится, потому что не ранен, а так, по голове крепко приложили. Еще он деревенским велел, чтоб еды принесли да на гору сходили: забрали вооружение дружинников убитых и Сварожичево и сюда принесли. А мертвых похоронили.
Деревенские все выполнили в точности. Принесли сначала еду, а потом и боевое железо. То, что на Сварожиче, и – дружинников.
Что в доме у покойника хранилось, селяне себе прибрали. А что? Им же о богатствах Сварожича ничего сказано не было? Скажут – всё вернут. Ну почти всё…
Тиун местных очень опасался. И не скрыл своих опасений от дочери. Они ведь и раньше против княжьей воли шли, и теперь могут. Остановить их некому. Убийство им не грех, поскольку язычники. Сейчас они Годуна боятся, а узнают, что воин от раны ослаб, придут и зарежут. И все добро себе заберут.
Ночь прошла спокойно.
Илья спал. Монах молился. Тиун думал о том, что будет завтра и что будет, если Годун умрет.
Залка тоже спала. Рядом с Ильей. Лечь с ним девушке тоже велел монах. Лежать, обнимать, греть.
И чего его греть, если он горячей Залки? Но хорошо рядом с ним. Уютно и бестревожно. Будто ребеночку у мамки под боком.
Утро тоже прошло хорошо. Когда Илья проснулся, монах ощупал его шею, понюхал повязку и сказал, что трогать ничего не надо.
Илья ему бы и не дал. В ранах он разбирался. Наказ матери: зашить, наложить мазь, замотать чистым и не трогать три дня он тоже помнил.
Рана, однако, беспокоила. Не болью (разве ж это боль?), а припухшей неповоротливой шеей и невозможностью нормально двигать левой рукой. Хотя Илья особо двигаться и не мог. Слабость и головокружение. Крови потерял изрядно. Вся одежда пропиталась, подкольчужник.
Кровь с одежды Залка отстирывала здесь же, в избе, чтоб местные не видели. Сушила тоже на печи. Вся работа на Залку легла: и с местными общаться, еду и воду таскать. С водой, правда, ромей помогал. Его сейчас Залка совсем по-другому видела. Сердитый, придирчивый, бесполезный в обычном, монах в беде оказался нужен. Отца с Годуном лечил, работу делал, какую мог, не жаловался, не причитал, держался молодцом, хотя ему, безъязыкому, в случае чего худого точно не жить.
Залка покормила Голубя, зарезала курицу и сварила уху
[14]
батюшке и Годуну – на крапиве. Годуну еще кашицу из ягод и меда скормила. Монах сказал: полезно ему.
Ближе к вечеру по просьбе отца отправилась погулять по деревне, послушать, что говорят бабы у колодца.
Бабы Залки не сторонились. Жалели. И выспрашивали: как ее отец себя чувствует? А как жених?
Женихом ее полагали Годуна.
А еще интереснее им было, что на Святогорке случилось, и верно ли, что Годун сына Сварога убил?
Залка рассказывала честно. Как украл ее Сварожич. Как ссильничать хотел, подол на голову задрал… А тут как раз Годун подоспел. Бабы ахали. Были среди них побывавшие в руках великана.
Эти говорили: ох, повезло тебе, девка! Видать, любит тебя Мокошь!
Залка соглашалась. Помалкивала, что Христу, а не кумирам языческим кланяется.
О том, как Годун сражался с великаном, и мужи пришли послушать. Залка охотно делилась. И с каждым рассказом Илья становился все более могучим, но никто не спорил. Мужчины были наверху, видели раны Сварожича, а как он велик, страшен и быстр был в умении убивать, они и без того знали.
Кончилось тем, что Залку позвали к старейшинам, которые приняли ее будто боярышню: за стол на лучшее место усадили, угощали, вопросы хитрые задавали. Залка, однако, не деревенская девка все же – дочь тиуна киевского, да и не дура. Она б и без батюшкиных предупреждений поняла, к чему эти вопросы. Так что отвечала правильно: мол, велик и страшен воин Годун, жених ее. Лучшим воином в Киеве считается, а на Судерев-остров не младшему князю служить приехал, а к ней свататься. Так что не диво, что он Сварожича в честном бою убил. Однако и Сварожич хорош был, так что притомился гридень. Денек-другой будет теперь отсыпаться-отъедаться. Вскользь упомянула, что спали они с Годуном в одной постели. И покраснела. Заметила: переглянулись старейшины деревенские. Решили, будто любился ночью с ней Годун.
Этого Залка и хотела. Чтоб думали: не так уж слаб воин.
В общинную избу Залка возвращалась довольная. Перехитрила деревенских.
Отец ее тоже похвалил. Ему тоже полегчало. Больше не тошнило, и глаза не косили. По нужде сам сходил, пусть в ведро и с монаховой поддержкой, а все же не под себя.
А Илья спал.
Хорошее кончилось на следующий день. В деревню приехали торговцы.
Глава 5
Берег р. Оки. Хузары
– А что я так думаю, родичи: Хакиба правильно говорит. Добить обоих – и дело с концом! – Старейшина решительно взмахнул рукой и сразу сморщился. Поротая тиуном спина напомнила о себе. – Этих добить, пока слабые, а девку продать. Если не порчена – хорошую цену взять можно. Хакиба за нее полгривны серебром дает.
Залка едва не фыркнула, даже рот рукой прикрыла. Хорошая цена, называется. Но потом вспомнила, что речь о ней идет, и веселья – как не было.
– А ты почем знаешь, что не порчена? – возразил другой, ражий, широкомордый, со свернутым на сторону носом. – Она у Сварожича побывала, а тот всегда первым делом уд в грядку сажал. Все девки говорили! И с этим тоже ложилась.
– Не в этот раз, – не согласился с кривоносым третий старшина, пузатый, с маленькими бегающими глазками. – Ты ж со всеми наверх ходил, видел. Сварожич даже коня расседлать не успел, только торбы сбросил. А этот, жених ее – слабый совсем. Куда ему! Соврала небось.
– А беды не выйдет? – с сомнением проговорил четвертый, сутулый, мелкий, самый невзрачный из старших. – Они ж вроде гости наши.
– Какие они гости, что ты, брат, болтаешь! – возмутился поротый. – Звали их, что ли? Чужаки они. Захватчики. Добить – и в реку. А вещи с них все Хакибе продать!
– А если опять от князя придут да спросят? – не унимался сутулый.
