– В том-то все и дело, – ответил Капустин со вздохом. – Устроен суд самим Всевидящим Глазом – и является как бы его собственным аспектом. Поэтому, хоть спорить с Глазом и нельзя ввиду полной бессмысленности такого занятия, это все-таки иногда можно делать по его же попущению. И здесь очень многое зависит от аргументов и тех конкретных мозгов, которым Глаз попустит их обдумывать…
Я вспомнил, как наш предводитель Буркин судился с помещиком Семирамидским из-за леса и постоянно мучил меня рассказами о тяжбе.
– Ага, – сказал я, – догадываюсь. В этот суд подали иск?
Капустин кивнул.
– Кто же?
– Одна зловредная раса космических рептилий, с которой наши американские партнеры наладили контакт. Американцы раньше называли эту расу «сквинты» – но теперь так говорить уже нельзя…
– И в чем был иск?
– Суть сводилась к юридическому крючкотворству. Оспорить сам факт нашего выхода в космос было нельзя, хотя особо изощренными негодяями делались и такие попытки. Но можно было, так сказать, подменить суть понятий. Таких как «космическое пространство».
– А как можно подменить суть этого понятия?
– Сквинты заявили, что неправильно считать, будто космическое пространство начинается за пределами газовой оболочки планет, потому что с юридической точки зрения весь космос заполнен крайне разреженным газом. А если определить космическое пространство как начинающееся сразу над поверхностью планеты, то первыми свободный управляемый полет в космосе совершили братья Райт, построившие в 1908 году моторный аэроплан.
– И что решил суд?
– Иск победил. Не потому, что был справедливым – а потому что зловредная космическая раса, с которой дружит Америка, хорошо знает все приемы космического сутяжничества и может запудрить мозги даже самому Всевидящяму Глазу. Он хоть и видит все, а мозгов-то у него нет, кроме наших с вами. Решение космического трибунала оказалось сильно не в нашу пользу. Россию после него списали, можно сказать, в утиль истории…
Я поглядел сначала на Капустина, а потом на сидящего на корточках Карманникова и его стальной ящик. Лампадки на нем мигали мечтательно и наивно, словно далекий рождественский каток.
– Звучит-то как, – сказал я. – Утиль истории.
Кармаников улыбнулся.
– Видите ли, – сказал он, – в космосе много разных рас, в том числе и рас, сданных в утиль. Почти у каждой крупной земной культуры есть свой куратор из старых цивилизаций. У Америки, как я уже сказал, это сквинты. У России такой куратор тоже есть. Некоторые говорят, что нам с ним не повезло. Другие – что, наоборот, повезло чрезвычайно. Как посмотреть. Курирующую нас расу мы называем «бородачами». У них действительно есть что-то похожее на бороду.
– А как они сами себя называют?
– Сами они никак себя не называют. Потому что они вообще не разговаривают звуками. Как и сквинты.
– А где они живут?
– Бородачи – раса древняя и особая. Каждое ее существо живет одновременно и в прошлом и в будущем.
– А в настоящем?
– А в настоящем их нет. Их оттуда выгнали сквинты после космической войны.
– Но если этих бородачей нет в настоящем, значит, их вообще нет?
– Они сохраняются потенциально, – ответил Карманников. – И эта потенция способна определенным образом проявляться. Так что они очень даже есть, поскольку могут запускать разные сквозняки из прошлого в будущее.
– Какой у вас странный союзник.
Капустин кивнул.
– Даже наши судьбы похожи – у России всегда великое прошлое и еще более великое будущее. А вот с настоящим сложнее.
Я снова вспомнил про тяжбу Буркина с Семирамидским.
– А почему никто не подал в Суд Иной встречный иск?
– Нет новых оснований. Но бородачи подсказали выход. Они предложили нам тайно вернуться в прошлое – с их, понятно, помощью – и построить летательный аппарат, способный оторваться от земли раньше братьев Райт. Намного раньше, чтобы никакого крючкотворства уже не возникало. И если у нас появятся доказательства такого события, тогда можно будет действительно подать встречный иск.
– Как же бородачи вам помогают, если в настоящем их нет?
Капустин улыбнулся.
– Ваше настоящее – это наше прошлое.
– А-а-а, – протянул я, – теперь начинаю… Но ведь это жульничество?
– Если Всевидящий Глаз так решит, будет жульничество, – сказал Капустин. – А может, он решит, что так надо. Это как ему объяснят…
– Кто? – спросил я.
– Мы, – ухмыльнулся Капустин. – Мы все. Я же говорю, у него своих мозгов нет, он нашими думает. Выгореть может вполне. Пока трудно судить. Будем посмотреть.
Меня поразило это странное выражение – я предположил, что космическая изгнанность из настоящего наложила на русский язык двадцать первого века серьезный отпечаток.
– Так что вы хотите? – спросил я.
– Мы хотим, – ответил Капустин, – чтобы вы построили этот летательный аппарат. Взлетели на нем в воздух значительно раньше братьев Райт. И все оказалось зафиксировано для истории.
– Я не умею строить летательные аппараты.
– Мы поможем, – сказал Капустин. – Вам надо будет только сесть в гондолу и совершить полет.
– Это рискованно? – спросил я.
– Не думаю. Видите ли, для нас не составляет труда построить безопасный летательный аппарат. Трудно другое – сделать его достаточно архаичным. Но полагаю, что и это у нас получится.
– Хорошо. Допустим. Но почему именно я?
– Таково сплетение прошлого и будущего, – ответил Капустин. – Бородачи очень особенные существа. Для них все мироздание – как бы сетка причин и следствий. На их карте потенций вы – самая высокая вероятность успеха, затмевающая все остальные.
– А по какой причине, могу я узнать?
Капустин и Пугачев переглянулись.
– Видите ли, – сказал Капустин, – тут может действовать невероятное количество разных обстоятельств. Но я полагаю, что не последнюю роль играет ваша фамилия. В русской армии уже служит один Можайский, который увлеченно строит летательные аппараты… Это, так сказать, уже существующий в истории отпечаток, своего рода тень, падающая в будущее. Или, если угодно, след, куда мы, так сказать, аккуратно поставим другую ногу. Куда более совершенную.
– А разве он не может построить подобную машину сам?
– Нет. Он вслед за Леонардо да Винчи хочет создать махолет. Подобную машину построить сложно даже в наше время, а в ваше – невозможно вообще.
– А почему вы не можете уговорить самого Можайского?
– Потому что этот Можайский уже оставил задокументированный след в истории. А от вас, извините за прямоту, никакого отпечатка в истории не осталось. И если мы аккуратно заслоним одного Можайского другим, вмешательство будет тонким и незаметным. Вы – чистый лист бумаги, написать на котором можно что угодно. Это важный нюанс. Менять прошлое – щекотливое в юридическом смысле дело. А спрятать одно прошлое за похожим на него другим гораздо проще.
