– Раз я тут у тебя в мозгах немного ковыряюсь, мне кто-то еще рассказывал про такой компьютерный чип, какого-то израильского поставщика, может, тебе попадался, сидит себе тихо в машине заказчика, данные впитывает, время от времени передает собранное заинтересованной стороне?
Не то чтоб он подпрыгнул или как-то, но глаза его заблуждали по комнате.
– Я знаю тот, что «Элбит» делает.
– А сам на него когда-нибудь натыкался, типа, физически?
Он наконец встречается с ней взглядом, затем пялится на нее, точно она какой-то экран, и она соображает, что достигнут рубеж снижающегося дохода.
Вскоре из центра возвращаются Брук и Элейн с ненулевым количеством пакетов «Столетия 21» плюс странной веганской п’чой, в чьи прозрачные глубины можно таращиться со всевозрастающей, хоть и озадаченной зачарованностью.
– Прелестно, – по словам Элейн, – как трехмерный Кандинский. К языку идеально.
Язык-полонез тут – любимое с детства. Максин раньше думала, что это означает какой-то экстравагантный номер для классического фортепиано. Весь день маринованный язык в кухне медленно варится в цимесе из рубленых абрикосов, пюре манго, кусочков ананаса, черешни с вынутыми косточками, грейпфрутового конфитюра, двух или трех разновидностей изюма, апельсинового сока, сахара и уксуса, горчицы и лимонного сока, а главное, по причинам, затерявшимся в каком-то дремотном нимбе традиции, в имбирном печенье – по умолчанию «Нэбискоу», раз «Киблер» пару лет назад прекратил выпускать «Солнышко».
– Она опять забыла имбирное печенье, – любит притворяться, будто ворчит, Эрни, – вы об этом в «Ежедневных вестях» прочтете.
Сестры настороженно обмениваются объятьем. Беседа избегает любого контакта с противоречивым, пока в ящике, стоящем в гостиной, не возникает треп «Канала 13», ведомый интеллектуалом с Кольцевой Херолдом Укельманном, под названием «Мыслим с Хером», где сегодня среди гостей студии – официальное лицо израильского кабинета министров, с которым Брук и Ави раньше сталкивались на вечеринках. Обсуждается вечноживенькая тема поселений на Западном берегу. Через полторы минуты, хотя казалось – дольше, правительственной пропаганды Максин выпаливает:
– Этот парняга не пытался вам недвижимость продать, надеюсь.
Как раз чего Брук и ожидала.
– Мисс Языкастая, – слегка визгливо, – вечно со своими замечаниями. Попробуй как-нибудь выйди в ночной патруль, арабушим кидают в тебя бомбы, посмотрим, куда тебя этот язык доведет.
– Девочки, девочки, – бормочет Эрни.
– Ты имел в виду «девочка, девочка», мне кажется, – грит Максин, – по мне одной тут вдруг оттаптываются.
– Брук лишь хотела сказать, что она была в киббуце, а ты нет, – Элейн умиротворительно.
– Ну да как же, целый день в молле «Большой каньон» в Хайфе, тратила мужнины денежки, вот так киббуц.
– А ты, а у тебя даже мужа нет.
– Ой, глядите-ка, вопль-фест. Как раз за этим я сюда и пришла. – Она шлет воздушный поцелуй п’че, которая, похоже, в ответ колышется, и озирается, ища глазами сумочку. Брук с топотом выбегает в кухню. Эрни идет за ней, Элейн скорбно глядит на Максин. Ави делает вид, что его поглотило телевидение.
– Ладно, ладно, ма, буду себя вести, просто… я собиралась сказать, сделай уже что-нибудь с Брук, но мне кажется, такой момент был упущен тридцать лет назад. – Вот Эрни выходит из кухни, жуя имбирную печеньку, а Максин заходит туда и обнаруживает, что сестра натирает картошку на латкес. Максин отыскивает нож и принимается резать лук, и какое-то время они готовят в тишине, ни одна не желает раскрыть рот первой. Боже упаси, если с чем-нибудь вроде «извини».
– Эй, Брук, – наконец Максин. – Поковыряюсь у тебя в мозгах на минутку?
Жом плечьми, типа, а у меня есть выбор?
– Была я на свиданке с одним парнем, он говорит, что экс-Моссад. И я не могла разобрать, он мне вешает или нет.
– А снимал правый ботинок с носком и…
– Эй, ты откуда знаешь?
– В любой вечер в любом баре встреч Хайфы найдешь какого-нибудь лузера, который взял «Шарпи» и нарисовал себе на пятке снизу три точки. Какой-то старый фольклор про секретную тату, залепуха тотальная.
– И до сих пор есть девушки, которые на это ведутся?
– А ты никогда?
– Ладно тебе, евреи и татухи? Я хоть и во все тяжкие, но блюду.
Остаток вечера все ведут себя пристойно. На веджвудском блюде, которое Максин помнит только по седеру, выносят язык-полонез. Эрни театрально точит нож и принимается его резать – так церемонно, будто это индюшка на Благодарение.
– Так и? – осведомляется Элейн после того, как Эрни пробует.
– Машина времени во рту, дорогая моя, Пруст- Шмуст, это возвращает мужчину прямо в его бар-мицву. – Спев пару тактов «Цéна, цена, цена» лишь доказательства ради.
– Это рецепт его мамочки, – поясняет Элейн, – ну, кроме манго, их тогда еще не изобрели.
Эдит из «Ента-Экспрессо» – в коридоре, ошивается перед своей дверью, словно заманивает клиентов.
– Максин, тут какой-то дядька на днях был, тебя искал? Дейтоны тогда тоже не было, он просил тебе передать, что вернется.
– Ой-ёй, – переживая одно из тех интуитивных прозрений. – Ботинки хорошие?
– В крупных трехзначных, «эдвард-грины», змеиная кожа, достаточно уместно. Ты бы с ним поосторожней, может быть проблематичен.
– Клиент?
– В кругах известен. Не пойми меня неправильно, одинокий – это норм, для меня такое – хлеб с маслом, я сама с одинокими, я с отчаявшимися. Но этот парняга…
– Только не надо так смотреть, Эдит, прошу тебя. Это не романтично.
– Я тридцать лет в бизнесе, поверь мне, какая тут романтика? Романтичней некуда.
– Мне уже страшно. Так говоришь, мне его снова ждать?
– Не беспокойся, я уже дала отмашку «Временам», твое имя они напишут правильно.
И вот, само собой, как будто на Эдит прослушка, – телефонный звонок от Николаса Виндуста. Он хочет бранч в какой-то faux-парижской брассери в Ист-Сайде.
– Если раскошелитесь, – жмет плечами Максин, считая это умеренным возвратом переплаты по федеральным налогам.
Виндуст, похоже, считает, будто у них свидание. Он принарядился, что иначе необъяснимо, в чье-то представление о хипстерском прикиде – джинсы, винтажный спортивный пидж акулья кожа, футболка «Драный Пёрпл», нарушений дресс-кода хватит, чтоб ссадили с поезда Л. Максин вперяется во все это, сколько нужно, пожимает плечами:
– Ну, видос.
Ему хочется сесть внутри, Максин чувствует, что безопасней будет ближе к улице, к тому же сегодня там мило, поэтому, уютно-шмуютно, сидеть они будут снаружи. Виндуст заказывает яйцо всмятку и «кровавую мэри», Максин себе желает половину грейпфрута и кофе в мисочке.
