«Не хочу я жить с Коннором!» — пищит тоненький голосок в моем мозгу, прежде чем я успеваю заставить его замолчать.
Нет. Это неправда. И не может быть правдой. Коннор — идеал мужчины. Всякий это знает.
«Но я не хочу…»
Заткнись. Мы — прекрасная пара. Занимаемся сексом при ароматических свечах. Гуляем у реки. Читаем по воскресеньям газеты, сидя в пижамах за чашкой кофе. Как все прекрасные пары.
«Но…»
Молчать!
Я с трудом сглатываю. Горло вдруг перехватило. Коннор — единственное, что у меня есть в жизни хорошего. Если у меня не будет Коннора, с чем я останусь?
Невеселые мысли прерывает телефонный звонок.
— Здравствуйте, Эмма, — слышу я знакомый сухой голос. — Это Джек Харпер.
Душа мгновенно уходит в пятки, и я едва не проливаю кофе. Я не видела его после того печального инцидента с рукой в лифчике. Не видела и видеть не желаю.
Не следовало вообще поднимать трубку.
Мало того, вообще не следовало приходить сегодня на работу.
— Д-да… э… да, привет.
— Не будете ли так любезны на несколько минут зайти ко мне в офис?
— Я?
— Да, вы.
Я нервно приглаживаю волосы.
— Что-нибудь… принести?
— Нет, только себя.
Он вешает трубку, а я еще долго смотрю на телефон, и меня пробирает озноб.
Можно было догадаться, что так просто дело не кончится. Значит, все-таки решил меня уволить. Вопиющая… небрежность… небрежная… вопиющесть… Интересно, есть такое слово?
Конечно, это действительно вопиющий случай: попасться с рукой бойфренда в лифчике, да еще в рабочее время.
О'кей. Что ж, теперь все равно ничего не поделаешь.
Я тяжело вздыхаю, встаю и отправляюсь на одиннадцатый этаж. Перед офисом Харпера стоит стол, но секретаря не видно, поэтому я прямо подхожу к двери и стучусь.
— Войдите.
Я осторожно приоткрываю дверь. Вижу огромную светлую, облицованную деревянными панелями комнату, а в ней Джека. Он сидит за круглым столом вместе с какими-то людьми. Шесть человек, которых я никогда раньше не видела. Все рассматривают бумаги, поминутно наливая воду в стаканы, и атмосфера в комнате, я сказала бы, несколько напряженная.
Может, все они собрались, чтобы понаблюдать за процедурой моего увольнения? Это что-то типа мастер-класса на тему «как выставлять людей за дверь»?
— Здравствуйте. — говорю я, стараясь выглядеть спокойной и сдержанной. Но лицо горит, и я знаю, что вид у меня тот еще.
— Привет, — улыбается Джек. — Эмма… расслабьтесь. Вам нечего волноваться. Я просто хотел спросить у вас кое о чем.
— Да, разумеется, — окончательно теряюсь я.
Да уж, теперь я совершенно сбита с толку. О чем это ему взбрело в голову меня спросить?
Джек поднимает листок бумаги повыше, чтобы я смогла рассмотреть его.
— Что, по-вашему, тут изображено?
О, срань господня!
На этот раз действительно конец. Меня настиг худший в мире кошмар. Совсем как в тот раз, когда я ходила на собеседование в «Лейнс банк». Там мне тоже показали загогулину и спросили, что я об этом думаю, ну я и ответила: выглядит это как загогулина.
И сейчас все уставились на меня, так что очень хочется ответить правильно. Если бы я только знала верный ответ…
С колотящимся сердцем изучаю изображение каких-то закругленных предметов не совсем правильной формы. И в голову не лезет ни одна мысль. Что это может быть? Да ничего. Они смотрятся как… как…
И вдруг до меня доходит:
— Орехи! Половинки грецкого ореха!
Джек громко хохочет. Еще двое поспешно душат невольные смешки.
— Думаю, это доказывает мою правоту, — объявляет Джек.
— Разве это не орехи? — удивляюсь я, беспомощно оглядывая собравшихся.
— Собственно говоря, это яичники, — сдержанно отвечает мужчина в очках без оправы.
— Яичники? — Я снова смотрю на рисунок. — Верно. Ну да. Теперь, когда вы сказали, я определенно вижу… что-то похожее на яичники…
— Орехи, — вставляет Джек, вытирая глаза.
— Я уже объяснял: яичники — это часть ряда символических образов, олицетворяющих женственность, — оправдывается какой-то тощий тип. — Яичники — символ плодовитости, глаз — мудрости, дерево — источника жизни…
— Весь смысл в том, что эти образы могут быть использованы для широкого спектра продуктов, — добавляет темноволосая женщина, с энтузиазмом подавшись вперед. — Диетические напитки, одежда, духи…
— Целевой рынок хорошо откликается на абстрактные изображения, — вступают в спор Очки Без Оправы. — Исследования показали…
— Эмма, — снова обращается ко мне Джек, — вы купили бы напиток с яичниками на этикетке?
— Э… — Я нерешительно переминаюсь с ноги на ногу, отчетливо ощущая враждебность во взглядах, направленных на меня. — Ну… вероятно, нет.
Собравшиеся пожимают плечами.
— Это к делу не относится, — бросает кто-то.
— Джек, над этим работали три творческие команды, — серьезно напоминает брюнетка. — Невозможно все опять начинать с нуля. Просто немыслимо.
Джек подносит ко рту бутылочку «Эвиана», пьет и хмуро смотрит на брюнетку.
— Вы знаете, что я сочинил свой самый успешный слоган за две минуты, после чего записал на ресторанной салфетке?
— Разумеется, — кивают Очки Без Оправы.
— Мы не будем продавать украшенный яичниками напиток, — заключает Джек и, громко выдохнув, приглаживает взъерошенные волосы. — Ладно, делаем перерыв. Эмма, не будете ли так добры помочь мне донести папки до офиса Свена?
Господи, я устала гадать, что все это означает, но спросить боюсь.
Джек тащит меня по коридору в лифт, нажимает на кнопку девятого этажа. И заметьте, проделывает все это молча. Минуты через две он нажимает кнопку «стоп», и лифт замирает. Только тогда он соизволяет взглянуть на меня.
— Похоже, кроме нас с вами, здесь нормальных людей нет?
— Ну…
— Куда исчезла интуиция? — поражается он. — Никто не способен отличить блестящую идею от бездарной. Яичники! — Он качает головой.
Долбаные яичники!
Ничего не могу с собой поделать. Джек выглядит таким возмущенным и так комично ужасается картинке с несчастными яичниками, что я, почти того не сознавая, начинаю смеяться. Джек от неожиданности вздрагивает, но тут же присоединяется ко мне. Нос его забавно морщится, как у ребенка, и от этого он кажется в миллион раз забавнее.
