Мужчина поднял руку и обратился ко мне:
— Здесь сказано, что он «на седьмой день успокоение нашел».
Я кивнул.
— Шестым убийством должно быть самоубийство. Он убьет себя. И не будет больше ни борьбы, ни желаний, ни ненависти. Он со всем покончит. Убьет себя на шестой день кухонным ножом. А на седьмой будет отдыхать. Здесь очевидна параллель с процессом сотворения мира Богом.
Женщина в заднем ряду спросила:
— Значит, преступник сделает нам всем одолжение и убьет себя?
— Бургос не стал этого соблюдать. — Я пожал плечами. — В конце первого куплета также говорилось о самоубийстве, но он проигнорировал его.
— Поэтому вы и смогли доказать, что он был вменяемым? — спросил пожилой мужчина из заднего ряда. — Потому что не следовал в точности тексту песни?
Очко в пользу старика.
— Возможно, когда покончит с этой песней, — заметил крупный мужчина у стены, — он вспомнит старую песню Рэнди Ньюмана
[11]
и начнет убивать коротышек?
— Все может быть, — пробормотал Макдермотт, — и это просто охренеть как весело.
Небольшое оживление в комнате тут же сошло на нет. Стоило Макдермотту взять слово, как все замерли во внимании.
Макдермотт посмотрел вперед и прищурился:
— Давайте начнем с того, что уже известно. Мы знаем, что убийца не оставляет на месте преступления никаких следов. Все идеально чисто. Два убийства, но ни одного отпечатка и никаких улик. Он нападает на свои жертвы, пытает их. Полностью подчиняет их себе. Все организовано очень четко. Он без особых усилий проникает в квартиру или дом и столь же легко выходит оттуда. И оставляет на месте орудия убийства.
Он оставляет орудия убийства. Хорошее замечание. Он все делает не случайно. Он хочет, чтобы мы поняли это.
— Достаньте четвертую страницу из бумаг, что мы вам раздали, — продолжал Макдермотт. — Мы считаем, это тот же человек, который посылает записки Райли.
Все нашли последнюю страницу.
— Первую из них — «Придет опять мрак» — Райли получил в понедельник, два дня назад: «Придет опять мрак, очнется грех исчезнувший, может напомнить еретикам сызнова: ночь, она всколыхнет альков». Вторую ему доставили вчера: «Берегитесь! Уйди, даже если тени вокруг таинственным обреченным роем адским явятся, смерти тебе разящих объятий фатальных, алым ужасом наложенных и черным трепетом одержимых, жертвенных и мрачных, одному лишь без агнца не избежать».
— В первом письме, — предположил я, — он говорит, что если начнутся новые убийства, мы можем связать их с делом Бургоса — с исчезнувшим грехом? Мне кажется, именно это он и пытается нам сообщить.
— Да, а что насчет второго? — спросила Столетти.
Мы тщательно изучили обе записки. Прошлым вечером я вернулся в офис и показал их Столетти и Макдермотту.
— Если бы я, черт возьми, мог это понять, — признался я, перечитывая послание. — Что он смертен? Что он одержим своими кошмарами, но надеется на спасение? — Я посмотрел на Макдермотта.
— Он хочет, чтобы его поняли, — буркнул тот. — Надеется, что мы осознаем истинный смысл его послания. Верно?
— Да, но для этого нам придется выйти за рамки условностей, — предположил я. — Мыслить нестандартно. Возможно, он имеет в виду, что даже темные силы не помогут избежать смерти?
Никто не отреагировал на мое замечание. Если у кого-то и было более стоящее соображение на этот счет, он не решился его высказать.
— Какие-то странные предложения, — заметила Столетти. — Он будто специально коверкает их.
— Давайте проведем урок грамматики, — пошутил сидящий рядом с ней мужчина.
Но Столетти была явно не в духе.
— Я хочу сказать, он старательно подбирает слова. У него аккуратный почерк. Он не спешит, пишет медленно. Это письмо отняло у него много времени. Он обдумывал каждое слово. «Уйди, даже если тени вокруг таинственным обреченным роем адским явятся, смерти тебе разящих объятий фатальных». Это же звучит неправильно. Не знаю, почему он так сделал, но все это очень странно.
Столетти права. Он явно делал все намеренно. У него очень аккуратный почерк, но выбор слов приводит в недоумение.
— Мы должны это обдумать, — пробормотал Макдермотт. — У нас есть оригиналы писем, будем работать с ними. Попробуйте снять отпечатки, воспользуйтесь нингидрином, сделайте все, что можно. А сейчас давайте поговорим о Фреде Чианчио.
Прошлым вечером Кэролин Пенри нам немного помогла. Когда в 1989 году она делала репортаж о Терри Бургосе, ей позвонил один человек и согласился предоставить некоторую информацию о нем. Кэролин заметила, что голос у мужчины испуганный. Он сказал, будто бы это очень важно, но не уверен, стоит ли делиться с ней подобными сведениями. Затем повесил трубку. Однако Кэролин, как настоящий репортер, смогла выяснить, из какого дома поступил звонок. Он принадлежал Фреду Чианчио.
Кэролин приехала к нему домой, но он отказался разговаривать с ней. Затем она предприняла еще одну попытку переговорить с ним, но снова безрезультатно. Она изучила его окружение и опять ничего не узнала. Затем начался процесс, и Кэролин забыла о нем.
Поэтому нам так и не удалось узнать, какой именно информацией Чианчио собирался с ней поделиться, — закончил рассказ Макдермотт. — Мы знаем о нем лишь то, что в шестидесятые и семидесятые годы он служил надзирателем в тюрьме, затем работал в охранном агентстве, а два года назад вышел на пенсию.
— А еще мы знаем, — добавила Столетти, — что за два дня до убийства он звонил в редакцию новостей газеты «Дейли уотч».
Вероятно, Чианчио звонил в «Уотч», чтобы поговорить с дочерью Кэролин — Эвелин Пенри, которая работала там репортером. И вполне возможно, несколько дней назад он поделился с Эвелин тем, что так и не захотел рассказать ее матери, Кэролин Пенри, в 1989 году. Теперь ясно, почему Эвелин расспрашивала меня о Бургосе. Также, по мнению Макдермотта, это объясняло ее особый интерес к убийству Чианчио.
Я посмотрел на папку с материалами, которую дал мне Макдермотт. Там был листок со словами песни и краткая информация о двух жертвах: Фреде Чианчио и Эвелин Пенри. Одна строчка из анкеты Чианчио привлекла мое внимание. «Охранник, частное охранное агентство „Бристоль“, 1978–2003 годы».
— «Бристоль», — проговорил я. — Чианчио работал в охранном агентстве «Бристоль»?
— Да, — кивнула Столетти. — Трудился охранником в супермаркете в Уилтшире. А что?
Я снова сверил даты. Чианчио служил в тюрьме строгого режима «Энсайн», что в юго-западной части округа, до 1978 года. Затем в течение двадцати пяти лет он трудился в «Бристоле».
— У охранного агентства «Бристоль» был контракт с колледжем Мэнсбери, — произнес я. — В те годы.
