Но Луиджи сказал, что умирает от жажды, и сбежал по лестнице вниз, в кухню. В одних кальсонах и рубашке, он долго стоял с бокалом вина в руке и смотрел на угасающие угли очага. Он понимал: то, что тело жены меняется, – это естественно, но перемены эти ему не нравились. А мысль, что в ее лоне развивается новая жизнь, и вовсе приводила его в смятение. Как бы ни старался он себя урезонить, ребенок, которого носила Анжелина, представлялся ему неким мистическим, нереальным существом.
«Я – глупец, извращенец и сумасшедший!» – упрекал он себя. Когда же он вернулся в спальню, Анжелина уже спала.
Побродив некоторое время по городу, он остановился перед таверной семьи Серена. Легкий ветерок шевелил листья глициний, оплетавших стены беседки и каменные опоры аркады.
– Здравствуйте, зять! – произнес совсем рядом хрипловатый голос. – Foc del cel! Что-то вы сегодня невеселы…
Это был Огюстен Лубе, тесть. Пожилой сапожник устроился со своей кружкой пива в тени навеса.
– Выпьете со мной кружечку? – предложил он. – Сегодня мне повезло: получил заказ на три пары башмаков. От жандармерии!
– Прекрасно, рад за вас! – ответил Луиджи. – Но прошу меня простить, Огюстен. Я тороплюсь и не смогу составить вам компанию.
– Не страшно! А как дела у моей дочки? Не часто мы с ней видимся. Diou mé damné, живем в одном городе и почти не видимся! Вчера, после мессы, Жермена хотела зайти на улицу Мобек, но потом передумала, побоялась, что помешает.
– Мне уже никто не помешает!
Огюстен в изумлении вскинул брови. Отхлебнув из кружки, он вытер тыльной стороной ладони свои седые усы и спросил:
– Это почему же? Странно такое слышать. Вы что, уезжать собрались или стряслось что похуже?
– Я пошутил. Местные дамы уже все знают, что повитуха Лубе вернулась, и колокольчик на наших воротах будет звенеть все чаще. На этой неделе за повитухой уже приходили, и до воскресенья, наверное, еще придут.
– Об этом, зятюшка, я вас предупреждал. Но когда pitchoun или pitchounette
[17]
появится на свет, моей дочке придется передать пациенток другой повитухе. Да хотя бы этой вдове Берар, с которой она училась в Тулузе… А вот и она сама!
Все еще занятый невеселыми мыслями, Луиджи повернулся и увидел Магали Скотто. Она была в платье из легкой материи, желтой в серый цветочек, туго стянутом на талии. Свои густые черные кудри она распустила, а шаль на плечах едва скрывала дерзкое декольте.
– Добрый день, господин де Беснак! – воскликнула молодая женщина громко, рассчитывая привлечь внимание прохожих. – Какая приятная неожиданность! Мы давно не виделись…
– Все дела, дела… – откликнулся Луиджи с наигранной веселостью. – Музыка, семейные проблемы…
Она протянула ему руку в кружевной перчатке, которую он взял в свою и легонько прикоснулся к ней губами.
– У вас безупречные манеры! – произнесла кокетливая уроженка Прованса и сложила губки бантиком. – Меня позвали осмотреть молодую даму с улицы Нёв. Ее кузина приходила… Только вот я точно не знаю, куда идти.
– Вы уже сбились с дороги, мадам! – громыхнул отец Анжелины. – Foc del cel! Вам что, не сказали, как пройти к нужному дому?
– Девочка, что приходила, двух слов не могла связать от смущения. Да и думали мы обе о другом, так что я забыла ее расспросить. А потом она убежала.
– Улица Нёв начинается от паперти собора и ведет к старой крепостной стене, – стал рассказывать Огюстен. – Если молодой даме понадобилась акушерка, лучше бы вам поторопиться!
– Я вас провожу, – предложил Луиджи. – Нужно помогать новым соседям, верно? Мсье Лубе, приятного вам дня!
– Мсье Лубе? – удивилась Магали. – Я и не знала… Так вы – отец Анжелины? Мы встречались на ярмарке, только я не знала, кто вы.
– Да уж, по мне не скажешь, что она – моя дочка, – буркнул себе под нос сапожник.
Любезность Луиджи привела Магали в приятное возбуждение. Удаляясь в сопровождении бывшего странника, она улыбалась, вертя головой во все стороны. Старый сапожник проводил их взглядом.
– Diou mе́ damnе́! Какая муха укусила моего зятя? – пробормотал он сквозь зубы. – Строит глазки этой заезжей девице…
На самом деле для Луиджи это была возможность скрыться от инквизиторского взгляда тестя. Поведение Анжелины глубоко уязвило его, и он был внутренне готов на любые безрассудства. Ему хотелось сбежать, вернуться к прежнему образу жизни, когда пищу и кров он находил у обделенных мужской лаской женщин, – разумеется, благодаря своему красноречию, ослепительной улыбке и обаянию, которому было невозможно противиться.
– Повезло же мне сегодня! – ворковала, идя рядом с ним, Магали. – Идем с вами рука об руку! Найдутся кумушки, которые плохо о нас подумают!
Обычно в весенние вечера на площади с фонтаном было многолюдно. Местный фермер вел коров напиться к чаше фонтана, хозяйки возвращались из леса с вязанками хвороста на плечах, дети играли в шарики на брусчатой мостовой, причем неровности только добавляли игре интереса. Две монахини и пожилой монастырский больничный беседовали на тротуаре у церковной стены.
– Пусть сплетники чешут языки, что мне до этого! – сухо отозвался Луиджи. – Ну, Магали, хватает вам пациенток с тех пор, как вернулась знаменитая повитуха Лубе?
Тон был резким, а последние три слова он произнес с ощутимым пренебрежением.
Магали не стала скрывать своего изумления и радости:
– Неужто влюбленные голубки поссорились? Меня это не удивляет… Но расспрашивать не стану, это дурной тон. На неделе, в среду, у меня была пациентка из Сен-Жирона. Ее пятый малыш выскочил из материнского чрева в минуту. Что до дамы, к которой я иду, то, может, стоило бы позвать с собой Анжелину. Если я правильно поняла ее робкую кузину, роды запланированы на июнь, но будущей мамочке все время нездоровится и у нее открылось кровотечение.
– Прошу, Магали, избавьте меня от таких подробностей! Я же не акушерка!
Дорога круто спускалась вниз. Молодая уроженка Прованса сделала лишь пару шагов, как ее каблук застрял между камнями мостовой. Она пошатнулась и уцепилась за Луиджи. Поддерживая ее, он, сам того не желая, провел рукой по ее груди. Магали засмеялась тихим, завлекающим смехом. Их лица были так близко… Он поцеловал ее в губы и тут же отстранился.
– Надо же, не ожидала от вас! – Магали буквально задыхалась от радости. – Я знала, что нравлюсь вам, но чтобы настолько…
Они прошли еще немного и остановились перед выкрашенной светло-зеленой краской дверью под номером двенадцать.
– Это здесь! Скажи, мы скоро увидимся? Вечером я буду дома одна-одинешенька, и завтра, и послезавтра… Так что, если этого захочет твое сердце… ну, или не сердце, а кое-что другое… Я знаю, каково это – иметь беременную жену. Воли себе уже не дашь, как раньше.
