Гильем протянул руку, чтобы помочь ей забраться в экипаж. Он невольно залюбовался совершенными чертами лица Анжелины, ее тонким профилем, ее блестящими глазами-аметистами.
– Может ли злая душа таиться в столь прекрасном теле? – Фраза прозвучала несколько высокопарно. Гильем заранее сожалел о том, что ему все-таки придется задать ей несколько неприятных вопросов. – Макэр, поезжай вперед! Возле мэрии повернешь к кладбищу.
Анжелина проговорила тихо:
– Зачем поносить меня перед слугой?
– Макэр заварил всю эту кашу, поэтому ни к чему таиться. Все живущие в нашей усадьбе уже в курсе.
Лошадь пошла рысью. Последовал резкий толчок, коляска подпрыгнула, и Анжелина очутилась едва ли не в объятиях своего бывшего возлюбленного. Он задрожал от удовольствия, и ему стоило больших усилий не прижать ее к груди.
– Макэр, смотри, куда едешь!
– Простите, мсье! Я не виноват – кошка перебежала через дорогу!
Гильем закрыл глаза и вдохнул исходящий от молодой женщины тонкий аромат с нотками лаванды, меда и вербены. Мысли перенесли его на четыре года назад, в те времена, когда они встречались в лесу – счастливые, пылкие, опьяненные своей любовью.
– Что это за духи? – спросил он негромко. – От тебя пахнет, как тогда. О, как бы мне хотелось вернуться в те дни, пережить их сто, тысячу раз!
– Ты приехал спросить, какими духами я пользуюсь? – нашла в себе силы пошутить Анжелина. – Брат Эд, монастырский больничный, готовит их специально для меня уже много лет.
– Анжелина, почему ты мне не рассказала о том случае в воскресенье, когда пришла ко мне на свидание в беседку? Ты могла это сделать и раньше – в тот вечер, вскоре после моего возвращения. Я имел право знать, что вы с моей матерью разговаривали.
– Я предпочла промолчать, потому что чувствовала себя виноватой, несмотря на слова утешения со стороны Жерсанды и моего отца, которым я все рассказала. Отец Ансельм тоже был очень добр ко мне. Он подошел, когда я молилась в церкви. Я не сказала ему всей правды. Только что смерть твоей матери очень меня огорчила. И тогда я узнала, что в прошлом месяце твоей матери стало хуже и доктор дал весьма неутешительный прогноз. Мне до сих пор больно вспоминать тот разговор. Все случилось быстро, нас обеих переполняла ненависть. Я сегодня целый день об этом думаю, и в памяти всплыли многие детали. Я надеялась встретить тебя в церкви. Я была в отчаянии. В тот момент, как мне казалось, от тебя зависело мое счастье и вся моя жизнь. Думала, что ты любишь меня так же сильно, как и я тебя, и, узнав, что у нас родился ребенок, ты сразу на мне женишься. И вот, дрожа от страха, я осмелилась подойти к твоей матери и спросить, нет ли от тебя новостей. Она назвала меня потаскухой, подстилкой, рыжей мерзавкой. Сказала, что я охочусь за твоими деньгами. Я снова спросила о тебе, и она ударила меня по пальцам набалдашником трости. Было больно до слез. Остальное ты знаешь. Да, я сказала ей, что у тебя теперь есть сын, наш общий ребенок. Думаю, ты все это уже слышал от Клеманс.
– Я хотел услышать твою версию.
– Ты услышал. Мне нечего добавить, за исключением того, что мне до сих пор стыдно и больно об этом вспоминать и меня до сих пор мучат угрызения совести. Если бы у меня был адрес и я могла бы написать тебе письмо, этого бы не случилось.
Гильем взял ее за руку, мягко пожал, потом поднес к губам. Этот жест стал для Анжелины полной неожиданностью. Она рассчитывала услышать язвительные упреки, крики ярости. А вместо этого…
– Моя мать ударила тебя по руке, а я ее целую, – проговорил он со вздохом. – Единственный виновник – это я, трус, который тебя покинул.
Экипаж остановился перед кладбищем. Макэр обернулся и посмотрел на своих пассажиров с неприятной усмешкой:
– Думаю, мсье, мне лучше постоять в сторонке.
– Пойди разомни ноги, Макэр, а заодно и мозги проветришь! Я позову, когда придет время.
Анжелина вздохнула спокойнее. Присутствие кучера ее стесняло. Он наверняка всецело предан Леоноре, и его неодобрительное отношение вполне понятно.
– Интересно, как произошло, что Макэр рассказал о том инциденте твоей жене? – спросила она.
– Дело случая. У нас с Леонорой вышла размолвка. Это было после обеда. К счастью, мы были в моей спальне и, что необычно, не орали друг на друга. Хочу заметить, что это куда более отвратительно – сводить друг с другом счеты приглушенными голосами, с каменным спокойствием. Вот тут-то она все мне и рассказала. Она пыталась раздобыть доказательства нашей с тобой «двуличности». Это ее, Леоноры, выражение. Она была уверена, что мы тайком встречаемся в беседке и что ты приводишь с собой Анри. Оказалось, моя женушка собирает все порочащие тебя слухи, и представь ее радость, когда наш кретин кучер вспомнил этот случай трехлетней давности. Я имел неосторожность сказать ей, что она – глупая гусыня, которая сует нос не в свои дела. Тут уж она в приступе ревности излила на меня всю свою желчь и ненависть. Если ее послушать, ты – подлая притворщица, плюющая на Бога и на дьявола, угроза добродетели во всех ее проявлениях.
Он предпочел умолчать о том, что, поддавшись гневу, изо всех сил ударил супругу по щеке.
Анжелина откинулась на спинку сиденья. Она чувствовала себя разбитой, ей хотелось плакать. Гильем был так близко, что она не могла не ощущать знакомого уже волнения. Тоска по прошлому? Слабость? Невозможно забыть, что это в его объятиях она стала женщиной, ему отдала тело и душу в уверенности, что они станут супругами перед лицом Господа. Испытывая столь несвоевременное смятение, Анжелина посмотрела на него. Оказалось, что взгляд зеленых с золотыми искрами глаз Гильема направлен на нее. Его лицо было все таким же энергичным. Широкий подбородок, прямой нос, густые брови, высокий лоб… Прядь темных волос упала на этот лоб, который она когда-то так любила целовать…
– Мне очень жаль, – сказала она наконец. – Похоже, я приношу тебе одни несчастья. Было очень больно услышать от Клеманс, что я мало-помалу уничтожаю твою семью. Она бросила эти слова мне в лицо.
Опытный охотник, он безошибочно угадал ее желание быть ободренной и утешенной. К чему противиться? Он обнял ее за плечи правой рукой и нежно привлек к себе.
– Даже если Клеманс права, это было бы только справедливо. Анжелина, теперь перед тобой открыты все пути. Ты богата, твой муж – человек искусства, оригинал, и вы отлично друг другу подходите. Скоро родится ваш ребенок – в безопасности и тепле, в благополучии и любви. Еще раз повторю: я бы дорого дал теперь за право быть твоим супругом. Мы бы вместе воспитывали Анри и других малышей. Я говорю искренне, раньше я не знал, как сильно я тебя люблю. Это не связано с моим недугом, просто с годами я меняюсь, эта любовь делает меня лучше. Она многому меня научила, она помогает мне побороть свои недостатки – эгоизм, ревность, жажду обладания.
Слова Гильема не только привели молодую женщину в волнение, но и заставили задуматься, уж не любит ли он ее сильнее, чем Луиджи, чье непостоянство нрава смущало ее. В последнее время ей часто приходило на ум, что он скучает по своей свободе и странствиям, страшится будущего отцовства. Эти мысли заставили Анжелину смутиться.
