Все еще что-то бормоча себе под нос, она открыла глаза и… сразу же увидела Октавию. Та, словно статуя, застыла возле прикроватного столика, придерживая край балдахина.
– Мадемуазель, я никак не решалась вас разбудить!
– Хорошая моя, лучше бы ты это сделала! Мне снился тревожный сон. Но… Что это? Значит, мне это не приснилось?
– Нет, мадемуазель! В вашем доме и правда плачет малыш. А что до его матери, то она крепко спит.
Все еще недоумевая, Жерсанда встала, поправила свой объемный, украшенный оборками и вышивкой ночной чепец, надела тапочки.
– Подай мне халат, Октавия! И, пока я одеваюсь, расскажи, что стряслось. Не с неба же эти мать с младенцем на нас свалились!
Славная уроженка Севенн не заставила просить себя дважды и подробно рассказала, как все было. Закончила она такими словами:
– Энджи вот-вот вернется и все нам объяснит. Я сделала все, как она велела. Суп уже варится, и я поджарила немного бекона – на всякий случай, если придется приготовить на нем омлет.
– Так ты говоришь, эта молодая дама – иностранка?
– Тут и сомнения быть не может! У нее желтая кожа, узкие глаза и волосы черные, как вороново крыло! А еще она крошечная, как девочка!
Озадаченная Жерсанда только кивнула и решительным шагом направилась в гостиную. Там их ждало очаровательное зрелище: Мсье Туту запрыгнул в кресло, куда Анжелина положила младенца, и теперь осторожно облизывал его щечки и лоб. Дитя же совсем перестало плакать.
– Боже милосердный! Октавия, забери поскорее собаку! – воскликнула пожилая дама. – Это негигиенично! Если Энджи увидит…
– Наша Энджи разрешает овчарке облизывать Анри лицо и руки.
– Но он же не новорожденный, – вздохнула Жерсанда, поднимая младенца и прижимая его к груди. – Какой красивый! Мальчик?
– Понятия не имею! Не успела Энджи уехать, как его мать заснула. Наверное, она рожала долго и мучительно.
– Твоя догадка неверна, Октавия. Анжелина не рискнула бы перевозить роженицу с места на место, если бы это могло ей повредить. Но почему она привезла ее к нам, а не в свой диспансер на улице Мобек? Не поглядеть ли мне на нашу гостью, как ты думаешь?
Все так же прижимая к себе дитя, Жерсанда наклонилась над диваном. Один уголок одеяла из белой шерсти, которым домоправительница накрыла молодую мать, был откинут, и из-за него на пожилую даму смотрели испуганные черные глаза.
– Мадам, вы проснулись? – спросила Жерсанда мягко. – Вам нечего бояться. Я – свекровь вашей повитухи, и ваше присутствие в моем доме совершенно меня не стесняет. Может, вы проголодались или хотите пить?
– И то и другое, – очень тихо ответила молодая женщина.
– В таком случае я отправляюсь на кухню и принесу вам что-нибудь подкрепиться! – провозгласила Октавия преувеличенно радостным тоном. – Вам понравится омлет с беконом?
– Да.
Растроганная Жерсанда присела на краешек дивана. Вид молодой женщины вызывал у нее жгучую жалость. Она справедливо полагала, что произошло нечто не терпящее отлагательств и Анжелине пришлось действовать на свой страх и риск. Что ж, невестка не зря рассчитывала на ее помощь и гостеприимство.
– Как вас зовут? – спросила она дружелюбно.
– Во Франции меня называют Мари-Люсиль, но мое настоящее имя – Ан-Дао.
– Вы родом из Индокитая, я полагаю?
Молодая женщина кивнула и постаралась сесть. Подушек на диване было так много, что это оказалось нелегким делом. Но уже в следующее мгновение она вперила взгляд в малыша.
– Я отдохнула. Могу я теперь ее подержать? – робко спросила она.
– «Ее подержать…» Значит, это девочка! Конечно можете! А когда сами как следует покушаете, приложите малышку к груди.
Жерсанда передала младенца матери. Черные глаза аннамитки моментально наполнились слезами радости. Напевая колыбельную на родном языке, она прижалась губами к головке своей дочки. Благожелательная пожилая дама с глазами цвета неба, ярко пылающий в мраморном камине огонь, изысканный интерьер комнаты, аппетитные запахи из кухни – все это перестало для нее существовать. Единственное, что было важно, – это бархатная кожа ее малышки, ее спокойное дыхание, шелковистость ее волосиков под ласкающими материнскими губами. Воспоминания об отце ребенка, этом солдате с белым тучным телом и порочными желаниями, отошли на второй план. Звуки теснились в сознании Ан-Дао, складываясь в имя, которое, молодая мама знала это, она будет с любовью произносить на протяжении многих лет: Анжелина…
Излив на дитя свою нежность, уверившись, что ей ничего не угрожает, молодая аннамитка открыла Жерсанде свое сердце. Не было больше причин молчать. Очень скоро она рассказала, как Юбер Деплант купил ее в Кохинхине и привез в Сали-дю-Сала.
– Поначалу они держали меня в комнате без окон, на чердаке. Но я обещала, что не стану убегать, и тогда меня переселили в комнату по соседству со спальней Юбера. Мать Юбера уволила горничную, потому что в их квартире над магазином и во дворе теперь убирала я. Правда, всегда вечером – чтобы никто не увидел. Муж мадам Морисетты ни разу даже не заговорил со мной, ни разу на меня не посмотрел. Для него я не существовала.
Умолкла Ан-Дао лишь с появлением в комнате Октавии, которая с гордостью внесла поднос с роскошным завтраком.
– Еда простая, но питательная, – объявила добрая уроженка Севенн. – Теплое молоко с шоколадом, омлет с беконом, хлеб со сливочным маслом и сладкий пирог, благо, у меня оставался еще кусочек.
– Спасибо, мадам, большое спасибо! – с улыбкой сказала ей Ан-Дао.
– Октавия! Называйте меня просто Октавия.
– Спасибо вам за эту еду, Октавия!
Жерсанда взяла на руки дитя, которое до сих пор сохраняло просто-таки олимпийское спокойствие. Пожилая дама стала тихонько укачивать девочку, думая о том, что эта обладательница красивого личика похожа на куклу.
– Говорить об этом, пожалуй, еще рано, но вы уже выбрали для нее имя? – спросила она.
– Да. Только что, когда держала ее на руках. Дьем-Ле. На языке моей страны это означает «красивая, прелестная».
– Дьем-Ле… Очень красивое имя, – кивнула Жерсанда.
Больше она ничего не добавила. Все ее мысли были обращены к новорожденной, которую ей судьбой было уготовано принять под свою опеку. Это невинное создание в атмосфере любви и заботы наверняка расцветет и украсит собой мир.
* * *
Подъезжая к дому на улице Мобек, Анжелина перевела Бланку на шаг. Ворота были открыты, поэтому она завела лошадь в конюшню и начала ее распрягать, стараясь не шуметь. Усталость тяжелым грузом легла на плечи; молодая женщина все еще дрожала от волнения. Такой и увидел ее Луиджи – бледной, нервно и неуверенно двигающейся.
– Слава богу, ты вернулась! – воскликнул он. – Уже рассвело! Тебе удалось хоть немного поспать?
