— Можно привести хомяка к колесу, но нельзя заставить его крутиться, — сообщило Нечто. Ответом ему был слабый стон. — Что бы мы делали в мире, где нет кошек? Разве что жили счастливо, — продолжало Нечто. — На картинках и хомяк может быть большим. Что будет, если скрестить кота со скунсом? Скунс обидится.
— Хватит! — простонал Шеридан, раскачиваясь взад-вперед.
— Что это — синее и мохнатое? Кот, который задержал дыхание. Для музыкального хомяка и собственные усы — скрипка. У кошек тоже есть чувства — но кому какое дело? Что делать, если вы хотите завести хомяка? Покажите ему кота. Мудрый хомяк…
— Замолчи! — возопил Шеридан и вскочил на ноги. — Я не могу больше слушать этот прогрызуний бред! Заткнись, заткнись, заткнись!
— Ладно, — сказало Нечто немного обиженно. — Вы просили развлечь, шеф, — я развлекал.
— Достаточно. Я так с ума сойду. Что же нам делать? Мы, наверное, здесь уже много часов. Много, много часов. Как думаешь, сколько времени? Я уже опоздал на полночный выпуск, да? Как по-твоему, они уже отправили за мной поисковый отряд? Свеча сейчас догорит, да? И тогда мы окажемся в темноте! Я не люблю, когда темно! Стены сомкнутся, а мы и не увидим! Маааамочки…
За стенами пещеры, чуть ниже по склону, фермер на телеге цокнул языком, и осел послушно остановился. Фермера звали Бёрл Бэкон. Осла — Жервез. У них не было колдовизора, поэтому они были, вероятно, единственными живыми существами в мире, которые в эту минуту не участвовали в конкурсе песни, не сидели в банкетном зале «У черта на куличиках» или не пялились в экран.
Бёрл и Жервез возвращались домой с рынка, который закрыли в связи с отсутствием спроса, — правда, им никто об этом не сказал. На тележке высились корзины с нераспроданными яйцами. Уже темнело, и они решили срезать путь через Гоблинские земли.
Остановился Бёрл потому, что услышал что-то подозрительное — как будто глухой крик донесся из пещеры выше по склону.
— Слыхал, Жервез? — медленно произнес Бёрл, задумчиво жуя соломинку. — За тем валуном кто-то кричит.
Жервез ничего не сказал, потому что он был осел.
— Помогиииииите! — донесся слабый крик. — Выыыыпустите меня!
— Смекаю, кто-то застрял вон в той пещере, Жер-вез, — рассуждал Бёрл, кивая. — Так я смекаю, хотя шут его знает.
— А-а-а-а-а! Стены! На поооомоооощь!
— Ндысь, — продолжал Бёрл, соглашаясь с самим собой. — Небось так оно и было всё. Небось кто-то тудыть зашел, а выбраться и не сумел. Значит, вопрос у нас вот какой. Пойти нам своей дорогой или подняться туды и поглядеть малька?
— Помогиииииите! Выыыыыыыыыыпустите меня…
— Ах ты ж коровьи лепешки, поможем ближнему, — решил Бёрл. — Лады, Жервез. Не спеши, не спеши.
Телега медленно заскрипела вверх по склону. Когда они добрались до валуна, Жервез остановился. Бёрл не торопясь снял соломенную шляпу, почесал голову, снова надел шляпу, прочистил горло, вынул соломинку изо рта и сказал:
— Есть кто?
— Наконец-то! — крикнул невидимый пленник. С близкого расстояния его голос, хотя и дрожал, звучал сочно. Любой, кроме Бёрла, у которого не было колдовизора, тут же узнал бы его, несмотря на дрожь. — Наконец-то вы пришли! Где же вы были?
— На рынке мы были, — ответил Бёрл по некотором размышлении. — Только закрыли ж его. Ндысь.
— Что? Вы не из поискового отряда? — взвыл голос. Вне всяких сомнений, он был на грани истерики.
— Нет, — подтвердил Бёрл. — Смекаю, я не из него.
Приглушенные голоса принялись что-то обсуждать.
Потом:
— Вы сказали, что были на рынке? — спросил голос.
— Ндысь, — подтвердил Бёрл.
— То есть… сегодня суббота?
— Ндысь.
— А который час? — встревоженно спросил голос.
— Восемь, — предположил Бёрл, взглянув на небо, как и полагается мудрому старому фермеру.
— Восемь утра?
— Нет. Вечера.
— Восемь вечера, суббота? Значит, уже началось! — исступленно завопил голос. — Кто бы вы ни были, выслушайте меня. Меня зовут Шеридан Немоч. Вы наверняка обо мне слышали. Я знаменитый ведущий новостей на колдовидении, я просидел в этой пещере одну ночь и один день. Я должен вручать награду на очень важном мероприятии, которое уже началось. Мою машину угнали. И я своими руками покалечу того, кто это сделал, помяните мое слово. О да. Я схвачу его за горло и…
Голос становился все выше, но внезапно умолк. Послышалось бормотание. Потом голос продолжил. Было ясно, что его обладатель на гране срыва.
— Прошу прощения, если несу околесицу. Из-за голода, обезвоживания, клаустрофобии и пресыщения грызуньими афоризмами я повредился рассудком. Просто доставьте меня на конкурс, и все будет хорошо. Вы получите вознаграждение. Я обещаю.
Бёрл Бэкон оглядел корзины непроданных яиц. Вознаграждение ему бы не помешало.
— Ндысь. Лады, — согласился он и полез за веревкой, которую держал в телеге как раз на такой вот случай.
Потребовалось всего несколько минут — пятьдесят, если быть точными, — чтобы обязать валун веревкой, прикрепить другой конец к телеге и уговорить Жервеза сделать свою ослиную работу. Как только валун сдвинулся в сторону, на лунный свет, пошатываясь, вышел скелет, поддерживаемый низеньким и мохнатым Нечто.
— Ничегошеньки себе, — сказал Бёрл, глядя на костлявого с некоторым удивлением. — Вы и впрямь долго там сидели.
Бывшие узники молчали. Нечто помогло дрожащему скелету сесть в телегу. Скелет покорно полез назад и втиснулся между корзинами яиц. Нечто подошло к облучку.
— Сбрызни, — коротко велело оно.
— Ась?
— Я сказало, сбрызни. Мне надо вернуть шефа в цивилизацию. Вы там нормально, шеф? Не переживайте. Мы успеваем.
— Придержи коней, — запротестовал Бёрл. Он возмущенно ткнул пальцем в Шеридана. — Он ничего не говорил насчет подвезти. Он сказал, если я вызволю его из пещеры, я получу награду. Он сказал…
Нечто запрыгнуло на облучок, схватило поводья и отпихнуло Бёрла. К своему удивлению и досаде, Бёрл вдруг обнаружил, что сидит в зарослях чертополоха и смотрит, как его телега, запряженная его же ослом, покачиваясь, удаляется.
Он снял соломенную шляпу и бросил ее в грязь.
— Вот зараза, — сказал Бёрл. — Ндысь.
Глава двадцать вторая
Лучшая песня
В банкетном зале «У черта на куличиках» ведьмы сидели в гримерке и следили за происходящим на сцене. Атмосфера была очень напряженная. В ожидании своего выхода они изрядно волновались. Кто-то кусал ногти, кто-то набивал рот мятными леденцами. Все нервно теребили в руках инструменты. А также обильно потели и жаловались на жару.
