— Хьюго, — сказала Пачкуля, — я думаю, это мой звездный час.
И с этими словами она переступила через край сцены и камнем рухнула в оркестровую яму.
Глава двадцатая
Сочельник
— Опять снег пошел, — сказала Пачкуля. — Придется тебе расчистить дорожку, Хьюго. После того как приготовишь мне ужин.
— Йа, латно, — сказал Хьюго. Он стоял на стремянке и вешал игрушки на верхние ветки елки. Метла стояла внизу и подавала ему мишуру.
— Я хочу настоящий ужин для инвалида, имей в виду. Может, немного супа или яйцо всмятку.
— Йа, йа, латно.
— А пирожки еще не пора вынимать? Пожалуй, пропустим инвалидную еду. Обойдусь пирожками.
— Придется подошдать. Еще не готофы.
— Но я есть хочу! — пожаловался инвалид. — У меня после чая маковой росинки во рту не было. А мне надо набираться сил.
— Есть остатки похлепки из скунса. Большой горшок пот ракофиной.
— Не хочу похлебку, — буркнула Пачкуля. — Она там месяца три стоит. В ней зеленые штуки плавают. Хочу сладкие пирожки — немедленно.
— Йа, йа, латно, латно! Мошешь потоштать отну минуту? Хьюго, стелай то, Хьюго, стелай это, Хьюго, не забуть повесить мой чулок, Хьюго, потбрось дроф в огонь, Хьюго, сбегай купи еще рошдественских открыток. Ты не думать, что у меня и так дел нефпроворот?
— Да, но нога-то сломана у меня.
— Я ф этом не финоват.
— Еще как виноват. Ты сказал: «Чтоб ты ногу сломала». И вот, пожалуйста.
— Я ше тебе уше сто рас гофорить! «Штоп ты ногу сломать» — это старая театральная погофорка. Это не сначит, што я шелать тебе сломать ногу!
Но она ее все-таки сломала. Левую. И теперь сидела в своем любимом кресле-качалке с закованной в гипс ногой и костылем на коленях. К тому же в Рождество.
В дверь постучали, и метла метнулась открывать. В хибару влетел шквал снежинок, а вместе с ним Шельма, за плечом у нее был большой мешок.
— Сюрприз! Привет, Пачкуля. Я тебе подарок принесла.
— Правда? — Пачкуля сразу повеселела. — Что за подарок?
— Вообще-то до завтра открывать не полагается, но раз ты болеешь, я разрешаю. Вот.
Она порылась в мешке и достала нечто, завернутое в старую газету.
— Ого, — сказала Пачкуля. — Даже в подарочной упаковке.
Она развернула газету и достала большую, бесформенную кофту цвета грязи.
— Связана вручную, — пояснила Шельма. — Надеюсь, цвет тебе нравится.
— Ой, да еще как. Грязный. Прелесть. Как и все остальные грязные кофты ручной вязки, которые ты мне подарила на четырнадцать последних праздников Рождества.
— Я подумала, ты сможешь надеть ее завтра на большой праздничный обед у Чепухинды, — сказала Шельма. — Ровно в двенадцать, не забудь. Приглашены все. Обязательно надо что-нибудь принести. Кузен Вилли принесет бобы, а кузен Пьер приготовил специально для нас чудесный рождественский пудинг.
— У меня осталось немного славной похлебки из скунса, — начала было Пачкуля, но Шельма замотала головой.
— Нет-нет, Пачкуля. Ты же почетная гостья, мы все так благодарны тебе за пантомиму. Мы, кстати, кучу денег собрали. Ну да ладно. Как твоя нога?
— Болит, — сказала Пачкуля и шмыгнула носом. — Сильно болит. Только одно меня утешает.
— И что же?
— Гоблинам больнее, — с усмешкой сказала Пачкуля.
— Я как раз собиралась тебя спросить. Я знаю, что Чепухинда разрешила тебе самой их наказать, ведь ты от них столько натерпелась. Что ты с ними сделала?
— Я отдала их Туту, — со злорадством сказала Пачкуля. — Она на них практикуется работать с фонарем.
В своем клубе волшебники сидели в мягких креслах перед пляшущим огнем. На каминной полке рядком оптимистично висели чулки. Атмосфера была праздничная. Повсюду коробки шоколадных конфет, вазы с цукатами, стаканчики с дымящейся зеленой жидкостью.
Дверь тихо открылась, и в комнату проскользнул Рональд, стараясь привлекать к себе как можно меньше внимания. С вечера пантомимы он избегал общества коллег. Не мог выносить насмешки и шуточки в свой адрес.
Он сказал, что у него грипп, и безвылазно сидел в своей холодной мансарде, еду ему приносили на подносе.
Однако сегодня Рождество, и он все-таки спустился в гостиную, на звон бокалов и раскатистый смех. Он надеялся, что о его актерском дебюте уже успели забыть. Он просто тихонько войдет и пять минуточек погреет руки у камина…
— Эй! — крикнул Фрэнк Ясновидец. — Неужто Прекрасный принц собственной персоной! Где же вы пропадали, Ваше Королевское Высочество?
— У меня вроде грипп, — пробормотал Рональд.
— Ой-ой-ой, сожалею. Небось, подхватили от какой-нибудь из принцесс?
Он подмигнул, и все, кроме Рональда, зашлись в приступе сиплого смеха.
— Слушайте, — резко сказал Рональд. — Я не хочу об этом говорить, ладно? Я не собираюсь все Рождество быть мишенью для ваших шуток. А теперь прошу меня извинить, я пойду к себе…
— Подожди, подожди, не кипятись. Что думаете, джентльмены? Отдадим ему сейчас?
— Да, давай, — поддержал его Дейв Друид. — Пусть возьмет. Может, повеселеет.
Только тут Рональд заметил большой яркий сверток посреди гостиной.
— Это мне? — спросил он.
— Тебе, — хором отозвались волшебники.
— Мы все скинулись, — пояснил Фред Воспламенитель.
— Давай, — ободрил его Джеральд Справедливый. — Разверни.
И Рональд открыл подарок. Он сорвал подарочную бумагу, снял с коробки крышку и заглянул внутрь. От увиденного в горле у него встал ком и на глаза навернулись слезы благодарности.
— Ox, — сказал он. — Ох. Спасибо вам большое-пребольшое. Это именно то, что я хотел.
В коробке был стул. С резной спинкой. И подушкой с кисточками. И табличкой с его именем. «Рональд Великолепный».
Похоже, Рождество будет не таким уж и грустным.
Далеко-далеко, где-то в Нижних Туманных горах, стоит замок Великого Гоббо. Сегодня там грандиозное веселье. Бал-маскарад, ни больше ни меньше.
