— Никогда! Да кто он вообще такой, этот Виктор? Ты его знаешь?
— Значит, тебе неизвестно, держали они с ним связь или нет?
— Понятия не имею! И сколько бы ты ни спрашивала, ответ будет тот же…
Она опустила голову, помотала ею несколько раз из стороны в сторону, как будто испытывала жуткую физическую боль, вцепилась обеими руками в край стола, резко откинулась назад, потом изо всех сил шваркнулась лбом о столешницу, подняла лицо — из носа на подбородок стекала струйка крови — и повторила все еще раз: рывок назад, звонкий шандарах об стол. Она сидела в своем кресле, прямая, напряженная как стрела, шумно дышащая.
Черт меня дернул проговориться! Я решила не упоминать девицу, которая работала в баре рядом с улицей Сен-Дени и которую я встретила потом в Лионе.
Все лицо Королевы-Матери было в крови — из носа продолжало течь, взгляд оставался пустым. Наконец она встрепенулась, взяла себя в руки, достала из коробки бумажный платок, промокнула ноздри.
Она излучала опасность. Я чувствовала, как растет напряжение в замкнутом пространстве комнаты, и могла бы поклясться, что на нас надвигаются стены. Дыхание Зла, говоря высоким стилем, заморозило внутренности.
Я встала, собираясь уходить, она держалась совсем близко, стараясь вдолбить мне в голову главное:
— Скорее всего, он в городе… Если встретишь его, сразу предупреди меня — и ни в коем случае не вступай с ним в разговор! Поняла, Луиза? Не позволяй ему приближаться к тебе, он опасен, как сам дьявол.
Я сказала себе, что крыша-то у нее едет, и отвалила.
Пятница, 8 декабря
11.00
На следующее утро я проснулась "в кусках".
Услышала, что Гийом на кухне, встала, пошла к нему. Он насыпал кофе в кофеварку с таким видом, как будто ему доверили спасти мир. Гийом вообще все делал очень прилежно… Он спросил:
— Чем занималась вчера?
— Вернулась рано — надо было выспаться.
Я села за стол.
— Ничего не слышал о Стеф и Лоле?
— А кто это?
— Парижанки, работали в "Эндо", неужели не помнишь?
— И правда, странно, что я забыл, — такие бабы! Они больше не танцуют у вас?
— Да нет… Их раскромсали прямо на дому — мне вчера рассказала Королева-Мать. Кстати, слово "раскромсать" я употребляю в прямом смысле! На снимках видно, что от них остались груды мяса. Потому-то я и вернулась вчера так рано — веселиться как-то расхотелось.
Гийом скорчил изумленно-огорченную гримасу.
— Как это случилось?
— Да ничего я толком не знаю! Поняла по снимкам, что это очень серьезно…
— Королева-Мать знает, кто это сделал?
— Не имеет ни малейшего понятия… Но ей придется вылезти из шкурки в поисках виновного — легавые ждать не станут. Я не призналась, что видела их в Париже, — ты ведь знаешь, не люблю лишних неприятностей… Так что, если что — молчи. Вообще обо всей этой истории молчи!
— Да за кого ты меня принимаешь? Ничего не видел, ничего не слышал… Все и без меня скоро выплывет наружу…
— Вот именно…
— Забавно… Помнишь ту девушку, которую мы встретили, Мирей? Ты еще сказала тогда, что она работала в кафешке рядом с их заведением на улице Сен-Дени?
— Мирей… Не помню фамилию, надо позвонить Королеве-Матери, сказать ей…
Сказала — и осталась сидеть, пообещав себе позвонить после обеда. Делать это мне не хотелось. Безо всякой на то причины. Просто не хотела. Мысленно пнула себя каблуком, гоня прочь дурное предчувствие.
— Знаешь, а я ее потом снова видел — забыл тебе сказать, она работает в баре на площади Белькур. Недели две назад мы ходили туда с Тьерри, и она нас обслуживала. Все время смотрела на меня, как будто хотела познакомиться. У меня времени не было, и потом, я тогда встречался с добрейшей немочкой Петрой и не замечал других баб… Теперь, может, и схожу туда…
— Ты ей не сказал обо мне, о нашем разговоре?
— Да ты что! Я вообще молчал — это ее распирало поговорить! Знаешь ведь — я тоже ненавижу заморочки. Паршиво выглядишь… Что, плохо спала?
— Ни о чем другом не могу думать.
— Ты-то здесь при чем?
— Надеюсь, что ни при чем, сильно надеюсь… Но Стеф и Лола были хорошие девки, странно видеть их в таком… таком состоянии… Видел бы ты!..
— Спасибочки, лучше даже не представлять себе, а то…
— Ладно, смотри: меня это, будем надеяться, и правда не касается, но что, если удар направлен против Организации? Какой-нибудь сбрендивший ублюдок, который ненавидит всех баб, или имеет зуб на Королеву-Мать, или еще что… Да есть чертова прорва причин затаить злобу на девиц из "Mothership". А значит, и на меня…
— Ни о чем не волнуйся, я буду поглядывать, ничего не случится. Давай, кофе готов, выпей, и все забудется.
Гийому всегда удавалось меня рассмешить. Я перестала хмуриться, расслабилась, мне стало хорошо. Что толку грызть себя, мучить вопросами? Гийом защитит меня от худшего.
Держа в обеих руках по полной до краев чашке дымящегося кофе, он шел мелкими шажками, стараясь не расплескать, поставил на низкий столик, сел в гостиной, а я пошла на кухню за сахаром.
Братец оставил дверь в свою комнату распахнутой, я услышала, что соседи снова собачатся, и отправилась послушать. По привычке.
Девушка говорила — нежно, успокаивающе:
— Ну почему ты придумываешь всякие ужасы? С чего бы мне с ним кадриться, думаешь, мне тебя не хватает?
Он отвечал холодным раздраженным тоном:
— Ты ему нравишься, еще как, он даже не считает нужным скрывать это, а ты его поощряешь!
Она тоже начала заводиться, ласковая кошечка исчезла, в голосе появились презрительно-ядовитые нотки.
— Какого хрена ты добиваешься, в конце-то концов? Напридумывал себе черт знает чего, а он ведет себя со мной как с остальными. У тебя просто глюки…
— Это ты не воображай, что будешь с ним трахаться и тебе это так сойдет, сговорчивым рогоносцем я не буду…
Я вернулась в гостиную. Гийом взял свою гитару и наигрывал какую-то раздерганную и ужасно грустную блюзовую тему.
Я села рядом, на диванчик перед окном, через которое ничего не было видно, потому что мы никогда не открывали ставен. Страх, сидевший внутри, потихоньку разжимал свои паучьи объятия, веселость возвращалась — Гийому снова удалось утешить меня. Я угнездилась на диване, забыла про остывающий кофе и позволила времени тихонько утекать сквозь пальцы.
Я прижималась к Гийому очень тесно и чувствовала жар его тела — другого мужского тепла я никогда не знала, — как же сильно я его ощущала! Он отбивал ритм ногой, четко, профессионально.
