– Царица небесная! – заплакал и затрясся тот.
– Молчи, ирод! – прикрикнул на него Лера. – Говори лучше, зачем убить нас хотел?! Барин приказал?!
– По собственному почину, – застонал молодец. – Не ведают они.
– А где сам Переверзев?
– На аукцион поехали, Никишку Лозовича с семьей распродавать.
– На аукцион?! Какой аукцион?! – воскликнул потрясённый услышанным Шурка. – Где этот аукцион?!!
– Да как завсегда, в доме купца Василевского.
– Значит, Марьян Астафьевич не собирался мириться?
– Как же, держите карман шире, – решив, что опасность миновала, осклабился Сенька. – Да он вас, как куропатку, пристрелит. Им не впервой. Нервы железные. Дождутся, покудова противник не сдержится и стрельнет издалёка, а после подойдут к самому барьеру и в упор – бах! И нет супротивника! Токмо дырка в голове.
– Вот изверг, – заметил Лера.
– Я тута ни при чём, – склонил голову Сенька. – Отпустите с миром. Я ить без зла. Денег желал добыть. Всё одно вам помирать – не ныне, так завтра. А мне капитал нужон. Дело своё поставить да Варьку Лозовичскую выкупить в жёны.
Услышав про Варю, Шурка даже покраснел от злости.
– Ах, ты! – вскипел он. – Да я тебя! Да я!..
И он так глянул на Сеньку, так сверкнул очами, что молодец вдруг вспыхнул весь от пяток до макушки, словно и не человек был, а сухой порох, и вмиг обернулся вороным
[175]
жеребцом. Лера ещё ничего не успел сообразить, а Шурка уж и сам превратился в худого, как смерть, человека, затянутого в чёрный и длинный до пят редингот
[176]
. Глаза его были пусты, точно свинцовое небо зимой, а лицо такое мрачное и каменное, что Лера невольно поёжился.
В следующий миг человек в чёрном вскочил на спину вороного жеребца.
– Вперёд, Себастьян! – гикнул он страшно и дал недавнему Сеньке таких шпор, что жеребец взвился на дыбы и рванул с места в карьер
[177]
.
Торг людьми
В доме купца Василевича было шумно. Меж выставленных на продажу крепостных прохаживались местные и заезжие помещики. Кто просто глазел, другие приценивались – смотрели зубы, щупали мускулы, будто это были не люди, а лошади. Среди прочих стояла в оцепенении и ждала своей горькой участи семья Лозовичей.
– Хороша девка, – остановилась напротив Вари толстенная вдова титулярного советника.
Это была та самая помещица Ильина, которая распродала целую деревню ради одного модного платья.
– Толку-то от неё, – заметил следовавший за Ильиной управляющий. – В хозяйстве, Аида Акимовна, мужики надобны.
– Знамо
[178]
дело, – согласилась вдова, – токмо мне девка потребна – пятки чесать да постель греть в студёные ночи.
– Молода зело, – оглядел Варю управляющий. – При панском доме не жила, горничному делу не обучена.
– Ничего, вырастет, а по дому убираться наука нехитрая.
Помещица отошла к стоящему в сторонке хозяину и неожиданно указала на старшего Лозовича.
– Соседушка, в какую цену сей мужик?
– 360 рублей, – объявил Марьян Астафьевич.
– Что ж так дорого? – удивилась вдова.
– Долгами обременён. Да вы на товар посмотрите, он того стоит. С нынешнего года уж и за рекрутов по такой цене платят.
Помещица сокрушённо покачала головой.
– А девка малая почём? – между прочим, спросила она, словно и не интересовала её Варя.
– Девку за 100 рублей отдам.
– Эко заломил, – скривилась Ильина. – Уступите за 50.
– Не могу, ей-богу, не могу – долги.
– Сбросьте хоть сколько по-соседски.
– Берите за 90.
– 60 рублей.
– 80.
– 70.
– Ладно, – сдался Переверзев, – по рукам.
– По рукам, – обрадовалась помещица и обернулась к управляющему, который носил за ней ридикюль с косметикой, нюхательными солями, визитками и деньгами.
Но тут в помещение вошёл чёрный человек с каменным лицом и так глянул на вдову, что её тотчас начала бить икота.
– Ёк-споди! – икнула и перекрестилась она.
Плюнула через плечо и лишь потом сунула руку в сумочку за деньгами. Далее произошло невероятное – ридикюль ожил и, словно злобная собачонка, впился в руку Аиды Акимовны.
– Ай-яй-яй! – взвыла она в испуге и стала лихорадочно трясти кистью, пытаясь высвободить зажатые пальцы.
Но ридикюль держал мёртвой хваткой. К взывающей о помощи Ильиной бросился её управляющий на пару с Марьяном Астафьевичем.
– Ишь ты, – удивился управляющий. – Ридикюль-то из самого Парижу завезен. Право слово, и характер у него французский – горячий.
Подошли остальные покупатели.
– Знамо дело, тут имеется потайная пружина, – предположил кто-то, знакомый с механикой. – Надо человека с клещами позвать да разжать замок.
Тотчас явился приказчик купца Василевича с инструментом.
Увидев это, мужчина в чёрном рединготе даже зубами скрипнул. Следом вдовья сумочка зарычала, словно собака.
– Забавный у вас ридикюль, – заметил Переверзев. – Тонкая работа, видно, и стоит немало.
Польщённая вдова загадочно улыбнулась. Между тем, ридикюль ухватили железными клещами, и он, наконец, открылся.
– Это что, – вновь заявил знакомый с механикой господин. – Вот в Китае имеется рукотворный соловей
[179]
из чистого золота. Так тот и поёт, и двигается, будто живой.
Потерев затёкшие пальцы, помещица Ильина достала деньги.
– Получите за девку, – отсчитала она семьдесят рублей.
Марьян Астафьевич протянул и тотчас отдёрнул руку. Да и было отчего – из высоченной причёски Аиды Акимовны неожиданно повалил густой дым. Помещение стало стремительно наполняться едкой вонью. Все в ужасе попятились. Только человек в чёрном рединготе не шелохнулся. Стоял, скрестив руки на груди, и не сводил пристального взгляда с пышной причёски помещицы. Ещё мгновение, и вместо дыма из горы уложенных волос вырвались языки пламени.
