Парень в синем костюме поворачивается, глядит на меня и шепчет:
– Ты паж? – Он держит в руках сложенный лист бумаги.
– Э-э… – Не уверена, что значит паж, но потом я вижу девушку, снующую по комнате и доставляющую записки людям.
Мальчик сует мне бумагу и отворачивается, делая записи в своем блокноте. Записка адресована Бразилии от Франции. Так что, полагаю, я паж.
Столы расставлены не в алфавитном порядке, поэтому я просто начинаю блуждать вокруг, пытаясь отыскать Бразилию. Наконец я нахожу Бразилию, парня в галстуке-бабочке, и другие ребята поднимают руки с записками, чтобы я доставила. Вскоре я тоже начинаю суетиться.
Я вижу, как мальчик позади меня поднял руку, чтобы я забрала его записку, так что я спешу вперед, а затем он слегка поворачивает голову. И, боже мой, это Джон Амброуз Макларен, делегат от Китайской Народной Республики, в нескольких футах от меня.
У него рыжеватые волосы, ровно подстриженные. Румяные щеки точно такие же, как я помню. Они все еще обладают той здоровой свежестью, которая заставляет его выглядеть молодо. На нем хаки и светло-синяя рубашка с темно-синим свитером без воротника. Он выглядит серьезным, сосредоточенным, будто настоящий делегат, и все тут по-настоящему.
Честно говоря, он выглядит именно таким, каким я себе и представляла его повзрослевшим.
Джон держит для меня лист бумаги, пока делает пометки с опущенной головой. Я протягиваю за ней руку, мои пальцы смыкаются вокруг бумаги, а потом он поднимает глаза и застывает.
– Привет, – шепчу я. Мы оба все еще держимся за записку.
– Привет, – говорит он в ответ. Джон моргает, а затем выпускает бумагу, и я спешу прочь, сердце бешено стучит в ушах. Слышу, как он окрикивает меня громким шепотом, но я не замедляю шаг.
Я смотрю на листок. Его почерк аккуратный и отчетливый.
Я отправляюсь доставить его записку США, а затем, игнорируя Великобританию, которая машет мне запиской, выхожу через двойные двери актового зала прямо под лучи полуденного солнца.
Я только что видела Джона Макларена. После всех этих лет я, наконец-то, увидела его. И он узнал меня. Он сразу же узнал меня.
Во время обеда я получаю сообщение от Питера.
Ты видела Макларена?
Я печатаю в ответ «да», но потом удаляю, прежде чем отправить. Вместо этого я пишу «нет». Не уверена, почему я это сделала. Думаю, я просто хочу сохранить это для себя и быть счастливой, зная, что Джон помнит меня. Мне этого достаточно.
Глава 59
МЫ ВСЕ ЕДЕМ ЗАБРАТЬ МАРГО ИЗ АЭРОПОРТА. Китти сделала плакат, который гласит: «Добро пожаловать домой, Гоу-Гоу». Я высматриваю ее во все глаза, но, когда она выходит, на какое-то мгновение я почти не узнаю ее. У нее короткие волосы! Подстрижены под боб! Когда Марго замечает нас, то машет рукой. Китти бросает плакат и бежит к ней. Затем мы все обнимаемся, и у папы выступают слезы на глазах.
– Что думаешь? – спрашивает меня Марго, и я понимаю, что она имеет в виду свои волосы.
– Ты кажешься старше, – вру я, и Марго сияет. Как бы то ни было, из-за этой прически она выглядит даже моложе, но я знала, что она не хочет этого слышать.
По дороге домой Марго заставляет папу заехать в «Облака» за чизбургером, хотя и уверяет, что не голодна.
– Я так сильно скучала по этому, – говорит она, но откусывает всего несколько раз, и остальное доедает Китти.
* * *
Я вся в нетерпении, чтобы показать Марго наши печенья, но, когда я завожу ее в столовую и показываю ей жестяные коробки, она хмурится.
– Вы, ребята, сделали «Рождественское изобилие» без меня?
Я чувствую себя немного виноватой, но, честно говоря, не думала, что Марго будет против. Она же была в Шотландии, занимаясь куда более интересными вещами, чем выпекание печенья, Господи.
– Ну, да. Нам как-то пришлось. Завтра заканчивается школа. Если бы мы ждали тебя, то не успели бы. Хотя мы оставили половину теста в морозилке, так что ты все еще можешь помочь нам испечь остальные для соседей. – Я открываю большую голубую жестяную коробку так, чтобы она могла увидеть слои печенья, выложенные в ряды. Я горжусь тем, что они получились одинакового размера и высоты. – В этом году мы сделали несколько новых печений. Попробуй оранжевый Кримсикл, он очень вкусный.
Марго перебирает сладости в коробке и хмурится.
– Вы не испекли печенье из патоки?
– Не в этом году… Мы решили вместо них сделать оранжевое печенье Кримсикл. – Марго выбирает одно, и я наблюдаю, как она откусывает. – Вкусно, правда?
Она кивает.
– Мм-хмм.
– Это был выбор Китти.
Марго поглядывает в сторону гостиной.
– Когда вы нарядили елку?
– Китти не могла дождаться, – отвечаю я. Звучит как оправдание, но я же не вру. Пытаясь не казаться, будто я защищаюсь, добавляю: – Думаю, будет приятно наслаждаться деревом так долго, как только возможно.
– Так когда вы поставили ее?
Я медленно произношу:
– Пару недель назад. – Почему она в таком плохом настроении?
– Так давно. Она, вероятно, к Рождеству засохнет. – Марго подходит к елке и перевешивает деревянную сову на другую ветку.
– Я поливаю ее каждый день и добавляю Спрайт, как учила нас бабушка.
Такое чувство, что мы ругаемся, а мы никогда не ссоримся.
Но затем Марго зевает и говорит:
– Меня очень утомил перелет. Думаю пойти вздремнуть.
Когда кого-то нет долгое время, бережешь все то, что хотел бы им рассказать. Стараешься уследить за всем происходящим в своей голове. Но это все равно, что пытаться удержать горсть песка: все крохотные песчинки выскальзывают из рук, и потом ты просто сжимаешь воздух и гравий. Вот почему невозможно все полностью сохранить подобным образом.
Потому что к моменту, когда вы, наконец, видите друг друга, вспоминаешь только о чем-то значительном, так как слишком много труда составляет рассказывать о мелочах. Но именно из мелочей жизнь и состоит. Подобно тому, как месяц назад папа поскользнулся на банановой кожуре, в буквальном смысле на банановой кожуре, которую Китти бросила на кухонный пол. Мы с Китти очень долго смеялись. Мне следовало сразу же отправить Марго электронное письмо, я должна была сфотографировать банановую кожуру. Сейчас же все ощущается, словно ты должна была быть там и «ах, не стоит, думаю, это не так уж смешно».
Это вот так люди теряют связь? Не думала, что подобное может случиться с сестрами. Может быть, с другими людьми, но не с нами. До того как Марго уехала, я знала, о чем она думала, даже не спрашивая. Я знала о ней все. Но не теперь… Я не знаю, какой вид из ее окна, по-прежнему ли она просыпается каждое утро пораньше, чтобы по-настоящему позавтракать, или, может быть, теперь, когда учится в колледже, она любит гулять допоздна и поздно ложиться спать. Не знаю, предпочитает ли она теперь шотландских парней американским и храпит ли ее соседка. Все, что я знаю, – ей нравятся занятия, и она один раз побывала в Лондоне. Так что, по сути, я ничего не знаю.
