Мать честная! Тебе-то что здесь надо? Родион ощупал эфес шпаги и пожалел, что у него нет ножа. Хотя чего жалеть, он вовсе не был уверен, что может вот так, с наскока всадить в живого человека нож. Оборона – это другое дело, а нападают с ножом одни негодяи. Уже когда он бросился на незнакомца и трахнул его головой об камень, он понял, почему соглядатай подпустил его так близко. Он, бедняга, обсасывал сухарь, а потому и ослабил бдительность.
Это был немолодой уже мужчина, с колючей щетиной на щеках и легкий, как подросток. Родион оттащил его подальше от дома – в рощицу, там положил на землю и плеснул на лицо воды из фляги. Тот застонал.
– Ты кто? – сказал Родион по-польски. – Кричать будешь – убью.
Мужчина, не отвечая, ощупывал разбитые губы, потом негромко выругался. Русский мат не спутаешь ни с чем другим.
– Так ты русский? – ошарашенно спросил Родион.
– Ты, видать, тоже не из местных. – Мужчина слегка шепелявил из-за разбитой губы.
– Что вы здесь делали?
– Производил слежку согласно приказу, – незнакомец тоже решил перейти на «вы», – но это не вашего ума дело.
Тут Родион ударил себя по лбу. Как он об этом забыл? Наверняка это посланный Бироном петербургский агент… Как его? Петров. Точно, Петров. Однако этот человек в весе пера зря хлеб не ест. Ишь в какую даль забрался! Удивительно, что он не потерял Шамбера по пути его следования.
– Я знаю, согласно какому приказу вы здесь находитесь, господин Петров. Вас прислал Бирон.
– А уж отчитываться перед вами я никак не обязан, – проворчал агент и сел, привалившись к березе.
– Вы поступаете под мою команду, – бодро заявил Родион. Ничего подобного Бирон не говорил в Петербурге, но сейчас нашему герою позарез нужен был помощник.
– Я никуда поступать не буду. Я вас в первый раз вижу, а то, что вы узнали мою фамилию, еще ни о чем не говорит. Да и какой вы начальник, если вы на своих бросаетесь? На лбу у меня теперь шишка. Положим, она заживет. Но сейчас-то она мне на кой нужна? В нашем деле главное – неприметность. Обыватель меня как бы и не видит. А с шишкой на лбу меня любая собака запомнит. Проходил тут некто с шишкой на лбу? А как же… И губа, как требуха коровья! Это же надо так рожу расквасить! И знайте, сударь, если на лице моем останется отметина в виде шрама, то я подам на вас жалобу по инстанции.
– А если не останется?
Петров брезгливо выплюнул какую-то дрянь изо рта, ощупал зубы, по счастью, они были целы.
– Тогда не подам, – сказал он наконец, – в нашем деле всякое случается.
– Вот бумага. В ней все написано. Только сейчас темно, вы ее утром прочитаете.
– Вот утром и поговорим. И еще неизвестно, где я буду утром.
Пришлось углубиться в лес и запалить костерок. Родион держал горящую головешку, Петров читал и до тех пор не возвратил бумагу, пока не прочитал ее всю, до последней строчки. Как только агент убедился в правильности слов Родиона, всю его настороженность как рукой сняло, более того, он обрадовался и опять перешел на «ты».
– Жрать охота, – сказал он с доверительной улыбкой. – У тебя ничего нет? Совсем изголодался на этой проклятой работе. На посту какая еда – сухари. А ведь даже хрумкать нельзя, дабы не привлечь внимания. Я пробовал хлеб брать, но он через день совершенно черствеет. Я за этим французом, Шамбером, от самого Кронштадта поспешаю.
– И каков был его путь? Только, пожалуйста, подробнее.
Из-за разбитой губы Петров не мог выговорить «ф» и говорил «шранцуз». Рассказ свой он прерывал неожиданными вопросами: «А дома какие погоды? Мне надо, чтоб ведра, у меня там жена на сносях». Или вроде бы не к месту начинал рассказывать, какую хорошую шерстяную поддевку подарила ему одна вдовушка из Варшавы: «Я бы без этой поддевки от простуды сдох, право слово. А кашлять в нашем деле – это, считай, его загубить». Но Родион был рад ему без памяти и с удовольствием воспринимал весь этот словесный хлам, к делу не относящийся.
Проделанный Шамбером путь был нелегким: приплыл в Данциг, остановился в предварительно снятой для него квартире. Когда в Данциг прибыл король Станислав со свитой, Шамбер не предпринял никаких попыток увидеться с французским послом и предложить свои услуги.
– Но вообще-то, «шранцуз» со многими общался, у меня все люди переписаны, но записей при себе не ношу, храню в тайнике. Продолжаю…
В Варшаву Шамбер выехал совершенно неожиданно. Петров его чуть не упустил. Нагнал в дороге. В Варшаве Шамбер жил в пригороде у такого же «шранцуза», как он сам. Жил скрытно. Соотечественник – молодой малый, зачем он торчит в пригороде Варшавы, выяснить не удалось.
– Да и охоты не было, – частил Петров. – На кой он мне нужен? Начну о нем справки наводить, Шамбера упущу. Однажды они вдвоем намылились на прогулку, в руках у малого небольшой дорожный сундучок. Что это за прогулки, думаю, с дорожными сундуками? Поехали днем, в открытой коляске, потом зашли в ресторацию, как бы перекусить. Долго их не было, а когда вышли… Если бы я их не ждал, нипочем бы не узнал. Вошли господами, а вышли простолюдинами. И главное, на Шамбере было столько ваты, то есть толщинок, что это совершенно изменило его фигуру, он стал круглым, как стельная корова. Это он уже здесь все толщинки
[33]
сбросил, потому что слежки не опасается.
– Когда прибыл в эту лачугу Шамбер?
– Они прибыли вдвоем, верхами, два дня назад. И тут же затворились в доме могильщика. Шамбер всего один раз и выходил.
– Куда?
– На местное кладбище.
– Что он там делал?
– Пришел к воротам, но внутрь заходить не пожелал. И отмечу: вся вата на нем. Народу на кладбище находилось много, старуху там какую-то важную хоронили, а родни у нее, видно, полдеревни. Суета была на кладбище, как на ярмарку.
– Зачем Шамберу на кладбище? Может быть, у него свидание с кем-нибудь назначено?
– А может, просто погулять хотел. Иных людей не поймешь. Мне, например, кладбище на дух не надо. Что я там потерял? А иных так и тянет. Ходят среди могил, мысли философические обдумывают, о бренности жизни, туда-сюда…
– Чтобы думать о бренности, не надо напяливать на себя толщинки из ваты.
– И то правда.
– А вообще, зачем Шамбер вернулся на место прошлогодних событий?
– Каких событий? – насторожился Петров.
– Да это я так… к слову, – спохватился Родион. – Просто мне известно, что Шамбер был раньше знаком с могильщиком. А теперь пошли на пост.
– А что нам вдвоем там делать-то? Вы утром приходите.
10
Пробежавшая по Лизоньке живительная искра все вернула на свои места. То, что было мечтой, воображением, стало неотвратимым, элегическая любовь обросла плотью и вызвала в ней такой прилив энергии, что скажи ей кто: для освобождения возлюбленного надо разобрать замок по камешку, наша героиня тут же пошла бы искать кирку и лом.
