Она знала, что все равно не сомкнет глаз в эту ночь.
И не столько то, что она убивала людей, ужасало Грейс, сколько то, с каким хладнокровием она это делала. Осознание этого вдруг наполнило сердце Грейс леденящим ужасом, и она мотнула головой, словно пытаясь его стряхнуть.
– Молодец, – прошептал Аббас, слегка надавливая на плечо Грейс своей огромной, как медвежья лапа, ладонью, и почти нежно добавил: – Сердце воина.
46
Солнце слепило глаза, и Джереми прищурился. Там, на краю площади, теснилось множество мужских силуэтов. И вся эта темная, шевелящаяся масса двигалась ему навстречу. Джереми прошиб пот, и страх сдавил грудь железными тисками. Напрасно убеждал он себя, что бояться нечего и что он ни в чем не виноват. Разве это имело какое-нибудь значение? Только не здесь, не в Омдурмане, где судьбы узников порой решало настроение охранника или прихоть Идрис эс-Сайера, над которым властвовал лишь всемогущий Халифа.
Наконец тени обрели отчетливые очертания и краски. Джереми не особенно успокоился, различив Рудольфа Слатина в окружении дервишей. Сознание его сразу же обострилось, а мускулы тела напряглись. Однако Джереми ничем не выдал волнения, опуская закованные в кандалы ноги со своей деревянной лежанки и принимая сидячее положение. Слатин тотчас направился к нему, отделившись от толпы своих постоянных спутников.
– Ассалям алейкум, солдат, – проговорил он, прикладывая к груди сложенные вместе ладони.
– Здравствуйте, господин Слатин, – ответил Джереми по-немецки.
Австриец поднял мохнатые брови.
– Вы говорите на моем родном языке?
– Немного.
Кроме стихов Бодлера, Джереми иногда вспоминал французские, немецкие или арабские слова, придумывал и сам решал математические задачи. Все это помогало ему не впасть в безумие, пока он лежал в лихорадке. Только сейчас он окончательно убедился в том, что ему удалось сохранить рассудок. До беседы со Слатином полной уверенности в этом у него не было.
– Вы позволите?
Слатин указал на ангареб – низенький помост из перетянутых полосками кожи досок, на котором сидел Джереми, и, получив согласие пленника, опустился рядом с ним.
Он взял в руки маленькое издание Корана на французском языке, которое только что читал Джереми.
– Уже одумались?
– Ни в коем случае, – покачал головой Джереми. – Просто это единственная книга, которая есть здесь в моем распоряжении.
– Напрасно. – Слатин пожал плечами и отложил Коран в сторону.
– Уж не вам ли я обязан всем этим?
Джереми развел руками. Последние несколько дней он провел здесь, сидя на ангаребе под пальмовым навесом. Сюда ему приносили еду и воду, а вместо старых штанов, изодранных кнутом и насквозь пропитавшихся гноем и кровью, дали чистую джиббу.
– Вы сильно преувеличиваете мои возможности, – покачал головой Слатин. Потом посмотрел на зарибу и кусок каменной стены вокруг Сайера и осторожно добавил: – За то, что о вас позаботились в медицинском плане, освободили от работ на кирпичном заводе и вытащили из камеры, вы должны благодарить исключительно Халифу. – Джереми заметил, что при упоминании омдурманского владыки стражи Слатина напряглись, а сам он нервно заломил пальцы. – После вашей крайне неудачной попытки бежать, – австриец насмешливо взглянул на Джереми, – Халифа захотел узнать о вас больше. Я мог рассказать ему очень немного. – Джереми не отвечал, и Слатин тоже на некоторое время будто задумался. – Как солдат… – неожиданно продолжил он, – вы должны понимать толк в порохе… Другими словами, можете ли вы наладить производство селитры?
Черный порошок на три четверти состоял из селитры, которая входила в его состав наряду с древесным углем и серой. Это Джереми знал, равно как и то, что ее можно добыть из почвы, богатой определенными солями. Джереми читал об этом давным-давно, в той жизни, когда еще был самонадеянным кадетом Сандхёрста. Химия взрывчатых веществ, пусть даже и на чисто теоретической основе, входила в обязательную часть курса и в экзаменационные билеты. Джереми подумал, что теперь все это могло бы ему пригодиться. Если, конечно, Халифа не готовит ловушку.
– Не исключено, – ответил он Слатину.
Тот сухо рассмеялся:
– Вы действительно так ничего и не поняли. Здесь, в Омдурмане, возможны только два варианта ответа: «да» или «нет».
Джереми замялся.
– В таком случае для начала я хотел бы кое о чем спросить вас. – Он понизил голос почти до шепота: – Как мне отсюда выбраться?
Глаза Слатина заблестели и стали прозрачными.
– Вы в своем уме? – воскликнул он. – Разве вы не видите, что это невозможно? Или я, по-вашему, никогда не пытался сделать ничего подобного? Даже если вы выйдете отсюда, – он обвел рукой, показывая на ограду вокруг Сайера, – даже если Халифа снимет с вас оковы, как когда-то с меня, из Омдурмана вам не выбраться! Подумайте сами, куда вы направитесь? И главное – как? Пешком вам далеко не уйти, особенно без воды. И ни один караван, ни один лодочник вас, белого, с собой не возьмет. Никто не продаст вам ни верблюда, ни еды, потому что все будут подозревать в вас беглого. Слишком велик у людей страх навлечь на себя гнев Халифы. А если вы попытаетесь что-нибудь взять сами, вас ждет виселица. – Слатин замолчал, словно обдумывая собственные слова. – Послушайте, будьте благоразумны. Переходите в ислам и присягните на верность Халифе. Возьмите себе жену, сделайте ей пару ребятишек – здесь на это смотрят благосклонно. А потом спокойно дожидайтесь перемены ветра.
«Никогда, – повторял про себя Джереми. Он снова вспомнил о девушке, которая хотела ему помочь и так жестоко за это поплатилась. – Никогда. Лучше умру при попытке сбежать».
Слатин похлопал его по ноге и поднялся с ангареба.
– Так что мне передать Халифе?
На мгновенье Джереми задумался.
– Передайте, что я добуду ему селитру.
Не успел Джереми снова вытянуться на ангаребе, чтобы попытаться выудить из памяти хоть что-нибудь связанное с производством селитры, как двое угрожающего вида дервишей, потрясая копьями, устремились к нему через площадь. «Ялла! Ялла!» – загалдели они, приблизившись. Джереми понял. Он опустил скованные ноги с деревянного помоста, оттолкнулся и скатился на землю. Дервиши загалдели, тыча в него тупыми концами копий. Джереми судорожно изогнулся, поднялся на ноги и сделал несколько шагов в направлении площади. Однако, в очередной раз переставляя опухшую правую ногу, он подвернул ее и снова свалился, под крики и улюлюканье туземцев. На этот раз подъем занял больше времени, несмотря на отчаянные тычки и удары копий. Когда же Джереми, шатаясь, встал на ноги, дервиши выглядели озадаченными и, по-видимому, решили отказаться от намерения продолжать путь столь кропотливым образом. Обменявшись короткими репликами, они подхватили пленника под мышки и поволокли за пределы зарибы на площадь, туда, где возле врытого в землю столба лежала цепь и короткий деревянный колышек. Один из дервишей продел цепь через железный обруч на ноге пленника, обернув другой ее конец вокруг столба и, используя колышек в качестве рычага, освободил ногу Джереми от железа, после чего проделал то же самое с другой ногой. Во время этой процедуры Джереми не издал ни единого звука, хотя кожа на его лодыжках облезла, обнажив синие, вздувшиеся сухожилия. После этого один из дервишей, дабы окончательно выбить из головы пленника мысль о побеге, ударил его кулаком в затылок, а другой изо всей силы ткнул в крестец тупым концом копья.
