– Мне жаль, что так вышло, Грейси, – прошептала она сквозь слезы. – Ты слышишь? Где бы ты ни была – мне жаль. И пожалуйста, возвращайся обратно живой и невредимой. С Джереми.
Ада всхлипнула и призвала себя быть мужественной. Утерев глаза оборкой рукава, она распахнула папку и пролистала хранившиеся в ней бумаги – плод усердной работы нескольких последних недель. Она кивнула, словно в ответ на чей-то вопрос, и утерла нос тыльной стороной ладони. Потом пощупала пальцами край каменной скамьи и улыбнулась. Однажды ранним утром, еще до завтрака, Саймон высек там сердце, угловатое и неуклюжее, с буквами «А» и «С» посредине. А вечером показал его Аде. Спасибо, Саймон. За все.
– Да, – прошептала Ада, захлопывая папку. – Я сделаю это.
Скрещенными руками прижимая папку к груди, Ада стремительно направилась к дому. Она повесила в прихожей пальто, прошла по коридору с гордо вскинутым подбородком и костяшками пальцев постучала в деревянную дверь.
– Войдите!
– Прости, что помешала, папа, но это не займет много времени, – сказала Ада, переступив порог. – Да, мой хороший, да…
Последние слова относились к Генри, который тут же выскочил из своей корзины перед письменным столом и запрыгал вокруг Ады с радостным лаем.
– Слушаю тебя.
Полковник снял очки, стараясь казаться невозмутимым.
Ада вытащила из папки многостраничный документ и положила его перед отцом на освещенное лампой место.
– Ты можешь подписать вот это?
Полковник снова надел очки и поднял брови, просмотрев заголовок и первую страницу.
– Это мой контракт с Бедфордом на следующий триместр, – пояснила Ада.
– Я вижу, – пробурчал полковник и, пролистнув оставшиеся страницы, отложил документ в сторону. – Мне кажется, я достаточно определенно высказался по поводу этой твоей затеи.
Ада выпрямилась на стуле.
– Я хочу получить это место не для того, чтобы самостоятельно зарабатывать себе на жизнь, – начала она. – В Бедфорде мне предоставят бесплатный стол и жилье. Я буду расходовать лишь небольшую часть жалованья, чтобы не лезть к вам с мамой в карман каждый раз, когда захочу купить новое платье или сходить на концерт. Остальное я собираюсь откладывать. Бедфорд нужен мне, чтобы обрести в жизни дело. Ты ведь понимаешь, что в обозримом будущем я не могу думать о замужестве.
Полковник откинулся на спинку кресла и пристально посмотрел на дочь. Ада выдержала его взгляд. Тогда он еще раз взял документ и тут же уронил его на стол.
– А твоя мать об этом знает?
– Да, но мне нужна именно твоя подпись. – Ада набрала в грудь воздуха. – Дай мне свое согласие, и я обещаю тебе, что больше не позволю себе расклеиться так, как в последние несколько месяцев.
Взгляд подковника сделался холодным, глаза сузились.
– Если ты хочешь меня шантажировать, дитя, то…
– Нет, папа, – оборвала его Ада. – Просто я думаю, это дело в наших общих интересах. Я буду счастлива преподавать в Бедфорде, а что лучше соответствует твоим устремлениям, как не мое счастье?
Полковник был обескуражен. Он понял, что побежден. Побит своим же собственным оружием, самым постыдным образом. Он оказался в положении шахматиста, который внезапно обнаруживает, что ему поставили мат, несмотря на как будто безупречно проведенную партию. Откажи он Аде в подписи, и у нее будут все основания обвинить его в непостоянстве, чуть ли не в нарушении данного слова! Более того, своим поступком он обесценит все то, чему учил ее на протяжении жизни. Какой же он отец, если не желает счастья родной дочери!
Не говоря ни слова, полковник взял перо, открыл последнюю страницу контракта и, поставив подпись, протянул документ Аде, которая так же молча сунула его в свою папку.
– Спасибо, папа, – сказала она, вставая. – Большое спасибо.
Полковника немного обидело, что дочь не поцеловала его, выходя из кабинета.
И пока она поднималась по лестнице в свою комнату, чтобы засунуть подписанный контракт в конверт и отправить его в Бедфорд, а потом начать собирать вещи, которые могут понадобиться ей в новой жизни, полковник лихорадочно соображал, когда же его девочка успела повзрослеть. Неужели со смертью Дигби-Джонса? А может, еще до того?
Неужели это Ада, которая всегда смотрела на мир большими, пугливыми глазами и шла по жизни не иначе, как опираясь на чью-нибудь твердую руку? Неужели это она, так похожая лицом на свою покойную бабушку, решительно противостояла ему сейчас? Совсем как Грейс.
При мысли о старшей дочери сэр Уильям вздрогнул. У него до сих пор не укладывалось в голове, как могла его благоразумная Грейс сбежать из дома, словно последняя легкомысленная девчонка. За всю свою жизнь полковник не испытал большего разочарования. Обида на старшую дочь была так велика, что почти не оставляла в его душе места никаким другим чувствам, включая тревогу за судьбу Грейс.
Скоро из детей в доме останется один Стиви. Сейчас на первом этаже идет ремонт. Целую анфиладу комнат в задней части дома приспосабливают под нужды Стивена и Бекки. Они займут ее сразу после свадьбы. А пока Стиви сидит в библиотеке и готовится взять на себя обязанности владельца Шамлей Грин, леди Норбери передает свой хозяйский опыт его невесте.
Мысль о Конни каждый раз отзывалась болью в сердце. Не острой, но неутихающей, а потому мучительной, вроде той, что сопровождала его всю жизнь после полученного в молодости ранения в ногу. Конни вдруг стала ему чужой, несмотря на все те годы, которые они прожили под одной крышей. Он знал, что она ждет его извинений, однако вины за собой не чувствовал. Он всего лишь делал то, что считал правильным. Для своих детей. Для нее. И не в последнюю очередь для самого себя. Так за что же ему теперь просить прощенья? Полковник злился и страдал от невозможности примирения. Он тосковал по ней, по ее теплому телу, мягкосердечию, которого так недоставало ему самому.
Сэр Уильям тряхнул головой, отгоняя ненужные мысли, придвинул к себе стопку бумаг и принялся за работу.
41
«Упорен в нас порок… – вспомнил Джереми и рассмеялся, сам того не ожидая, легко и пронзительно. – Раскаянье притворно, за все сторицею воздать себе спеша, – бормотал он пересохшим горлом, слово за словом вызывая в памяти стихотворение. – Опять путем греха, смеясь… скользит душа… слезами трусости омыв свой стыд позорный… – Тут он снова рассмеялся, подумав о том, что Бодлер наверняка побывал в Омдурмане. – У нас в мозгу кишит рой демонов безумный… как бесконечный клуб змеящихся червей…»
[17]
У Джереми давно уже не осталось сил на то, чтобы отгонять мух и прочих неуловимых жужжащих тварей, что ползали по его ранам, причиняя зуд и боль. Он пришел в себя в дальнем углу Сайера. Все тело пульсировало и болело. Он поднял руку, насколько позволяла цепь, соединенная с кольцом в стене, и провел по покрытым засохшей кровью рубцам на спине. Там он нащупал несколько твердых, пульсирующих волдырей, которые стягивали кожу, вот-вот готовые прорваться.
