Поблагодарив горничную, поставившую на стол поднос с чайником и вазочкой с пирожными, булочками и имбирными кексами, Грейс плюхнула сумку себе на колени и щелкнула замком.
– Смотри! Вот то, о чем ты просила. Шелли, Китс, Вордсворт… – Она доставала книги одну за другой и выкладывала их на стол. – Вот байроновский «Манфред»… – Грейс показала на тоненький том в темном кожаном переплете. – Он особенно нравится Стиви. – Бекки тщательно вытерла руки о передник и почти благоговейно взяла книгу. – А это Бронте. – Грейс вытащила еще два томика и положила их один на другой. – Стиви ее не особенно любит, но мне она пришлась по душе, возможно, и ты прочитаешь ее с удовольствем. – Грейс поставила сумку на пол и взялась за чашку.
Преподобного Пекхама не особенно интересовала такого рода литература, особенно в качестве рекомендательного чтения для своей дочери, младшего ребенка в семье после двух сыновей, давно уже покинувших отчий дом и обзаведшихся своими семьями. Услышь Господь его молитвы, Бекки так и не вышла бы замуж, по крайней мере, при его жизни. Другой устраивавший отца вариант состоял в том, чтобы Бекки обвенчалась с его преемником в качестве настоятеля храма Святой Троицы или, на худой конец, просто с каким-нибудь священником. Будучи всего на два года моложе Грейс, Бекки хоть завтра могла принять на себя все обязанности пасторской жены, включая руководство воскресной школой. Она читала Священное Писание, сборники духовных гимнов и полезные пособия по домоводству. В комнате дочери преподобный Пекхам не потерпел бы других книг. Бекки сама часто шутила на эту тему, прежде всего со Стивеном. Однако теперь, когда он был далеко, она все чаще ощущала в себе потребность погрузиться в то, что составляло его мир. Не в последнюю очередь в отчаянной надежде завоевать таким образом его сердце.
Некоторое время Бекки молча смотрела на книгу, а потом осторожно открыла и пролистала несколько страниц. Она прочитала пару строчек, беззвучно шевеля губами, и в бессилии опустила руки.
– А что, если я ни слова не пойму во всем этом? – Бекки испуганно посмотрела на Грейс.
Та поставила чашку на блюдце, подвинулась ближе к подруге и положила руку ей на колено.
– Тогда ты просто спросишь меня, ладно? И я расскажу тебе все, что знаю.
Бекки смущенно кивнула, положила книгу на стол и принялась двигать ее из стороны в сторону, словно пытаясь совместить ее положение с какой-то невидимой меткой.
– Ах, Грейс! – неожиданно воскликнула она. – Я никогда не говорила тебе об этом, но я всегда стремилась быть такой, как ты… Такой умной, красивой, мужественной и всеми любимой… и такой… тоненькой! – Ее большие глаза влажно заблестели.
– Нет, Бекки, тебе это ни к чему. – Грейс подвинулась на край стула и погладила подругу по щеке. – Ты хороша такая, какая есть. Ты такая практичная и работящая… И еще, ты замечательный человек, один из самых замечательных, кого я знаю.
– Но я… – Бекки уже всхлипывала. – Я думаю, что, будь я другой… Стиви мог бы полюбить меня! Его последние письма были такие… короткие, и сухие, и… ни о чем…
– Бекки. – Грейс сжала руку подруги в своей. – Стиви совсем не сладко на этой войне, как и всем остальным. Не надо требовать от него нежных писем! Дождись его возвращения домой.
Бекки кивнула, однако губы и подбородок у нее дрожали, а по щеке стекала крупная слеза.
– Это уже четвертое Рождество, Грейси… четвертое… без них.
– Я знаю, – беззвучно отозвалась Грейс и погладила подругу по высоко поднятым волосам.
Бесконечное ожидание измотало их обеих. Оно не становилось менее мучительным, чем бы ни старались девушки себя занять. Обе успели привыкнуть и к страху, и к гнетущей тоске, и к одиночеству, однако от этого их положение нисколько не облегчилось. Они словно ехали по длинному черному тоннелю, в конце которого никак не просматривался долгожданный свет.
– А знаешь, Грейс… – Бекки сморщилась и сглотнула. – Иногда мне кажется, выбери он другую и женись на ней, я бы смирилась. Да, я думаю, смогла бы смириться, если б только была уверена, что у него все хорошо. Если б только имела возможность время от времени видеть его и знать, что у него все в порядке. – Тут слезы снова хлынули из глаз, и Бекки прошептала охрипшим голосом: – Я так боюсь за него! Я молюсь каждый день, но страх не проходит!
Когда Грейс вернулась в Шамлей Грин, уже стемнело. Усталая, она передала горничной пальто, перчатки и шляпку.
– Спасибо, Лиззи.
– С радостью, мисс Грейс.
Уже издали Грейс видела, что серебряная тарелка для корреспонденции – сувенир, вывезенный родителями из Индии, – пуста. Тем не менее она подошла к комоду и кончиками пальцев коснулась холодного металла.
– К сожалению, пока ничего, ни для вас, ни для мисс Ады, – сообщила горничная. – И от мистера Стивена тоже нет известий.
Грейс устало улыбнулась Лиззи. Сочувственный взгляд горничной растрогал ее так, что на глазах снова выступили слезы. Грейс почувствовала себя маленькой девочкой, которая хочет, чтобы ее утешили, потому что она сломала куклу, расцарапала коленку или поссорилась с подругой. Оставалось надеяться, что Берта еще не управилась с готовкой и у нее найдется чашка какао, пара свежих кексов и несколько теплых слов для незваной гостьи. Нужно только проскочить на кухню через внутренний двор. Но Грейс не хотелось снова на холод, а потому она направилась в западную часть дома, в сторону гостиной и комнаты для музицирования.
Сразу за поворотом коридора взгляд ее упал на Генри, лежавшего у подножья лестницы и укрывшего морду передними лапами. Вместо обычного приветствия с прыжками, лаем и визгом щенок просто забил хвостом. Потом Грейс увидела Аду, которая стояла на ступеньках, прислонившись к перилам, и нервно грызла ногти. Она не заметила, как к ней подошла старшая сестра.
– Адс? – обратилась к ней Грейс. – Что ты здесь делаешь?
– Мама и папа ссорятся, – в отчаянье прошептала Ада. – Вот уже больше часа.
Грейс хотела ей возразить. Их родители никогда не ссорились, по крайней мере, на глазах у детей. Разумеется, мнения полковника и леди Норбери по тому или иному вопросу порой не совпадали, но после короткого и обстоятельного обсуждения супруги всегда приходили к согласию, прежде всего, конечно, благодаря кроткой натуре Констанс и ее умению понять собеседника. На этот раз, однако, в доносившемся из кабинета голосе леди Норбери не слышалось и намека на сдержанность. Грейс не разбирала отдельных слов, но было очевидно одно: за дверью шел жаркий спор на повышенных тонах.
– Собственно, она хотела всего лишь спросить его, нельзя ли разрешить мне хотя бы некоторое время, в качестве эксперимента, поработать ассистенткой в Бедфорде, – объяснила Ада. – Однако, кажется, речь давно уже не обо мне.
Как и следовало ожидать, просьбу Ады преподавать в колледже, пусть даже в качестве правой руки учителя изобразительного искусства, отец решительно отклонил. Однако экзамены на степень бакалавра стали компромиссным вариантом, и, таким образом, было решено, что в конце лета сестры вернутся в Бедфорд. Однако, в то время как Грейс с удовольствием посвящала себя занятиям английской и французской литературой и успешно боролась с немецкой грамматикой, дела Ады на научном поприще шли далеко не блестяще.
