В числе прочих были Джереми, Саймон, Стивен, Леонард и Ройстон в боевой форме Королевского Суссекского полка цвета хаки. Крепкие духом и телом, юные и жадные до всего нового, ступили они на египетскую землю навстречу своей судьбе.
I
Огонь и меч
А жизнь – лишь вечный фейерверк сраженья,
Кто не воюет – мертв,
Кто пал в борьбе – блажен,
…………………………
И смерть то стонет, то поет под гром орудий
[11]
…
Джулиан Гринфелл
17
Свет фонаря плясал на усыпанной гравием дорожке, танцевал над пирамидальными силуэтами кустов самшита и непроходимыми зарослями кустарников. Темно-зеленые днем, в темноте они казались вырезанными из черного картона. В кронах садовых деревьев трещали цикады. На отгороженном участке газона довольно фыркали полковые лошади.
Джереми поднялся до половины широкой лестницы и поставил фонарь на одну из ступенек. Затем сел так, чтобы свет падал ему на колени, и раскрыл томик Рембо, между страниц которого оказался свернутый листок бумаги. От него исходил нежный цветочный запах, и у Джереми закружилась голова. Уголки его рта задергались, когда Джереми вот уже в который раз разворачивал письмо и разбирал круглый, размашистый почерк Грейс. Он достал еще несколько чистых листков и, положив книгу на колени, отвинтил колпачок авторучки, которую в октябре подарила ему на день рождения мать.
Александрия, 3 сентября 1882
Дорогая Грейс!
Большое спасибо тебе за письмо, которое я получил сегодня утром.
Ты хочешь знать, как мы живем? Об этом тебе лучше спросить своего брата. У меня же явно не хватит поэтического дара, чтобы описать это во всех подробностях.
Еще не успев поставить точку, Джереми представил себе Грейс, которая задорно грозила ему пальцем: «Но я же спросила тебя!» – и его лицо расплылось в улыбке.
Некий горожанин, британец по паспорту, но греческого происхождения, по имени Антониадис, предоставил в наше распоряжение свою виллу, точнее, дворец неподалеку от канала Махмудис в южной части города. Итак, мы поселились в роскошном здании с лепными потолками и зеркалами, живописными полотнами и люстрами, какие и не снились ни одному английскому лорду. Эстрехэм выглядит довольно обветшалым рядом с этим великолепием, и мы напоминаем об этом Ройстону каждый раз, когда хотим его подразнить.
Со стороны ярко освещенного окна донесся громкий хохот и крики офицеров. Джереми бросил взгляд в глубину ночного сада, где среди цветущих кустарников и пальм стояли солдатские палатки. Голоса их обитателей, расположившихся на отдых прямо на траве, были не так слышны, хотя числом они намного превосходили своих начальников.
Территорию сада в разных направлениях пересекали гравийные дорожки и каменные балюстрады, к вершинам холмов и возвышенностей поднимались лестницы, вроде той, на которой сейчас сидел Джереми.
Вилла построена на очень древнем месте. С тех времен сохранился подземный склеп и цистерна для сбора воды. Вчера я туда спускался и осматривал внутренний двор под открытым небом, галерею и нишу для саркофага. Один из садовников объяснил мне, что сооружение восходит к эпохе Птолемеев и из-за нарисованного на стене змея получило название «могила Адама и Евы». А может, причиной тому стал сад, в котором есть что-то от райского. Я хотел бы описать его подробней и перечислить тебе все имеющиеся в нем растения, но для меня он не более чем эти красные и белые цветы в густом переплетении веток да пьянящий аромат, который особенно чувствуется сейчас, в темное время суток. Собственно, Александрия…
Джереми в задумчивости почесал подбородок кончиком пера. Он искал подходящие слова, чтобы описать то, что видел: широкие, усаженные деревьями бульвары и элегантные дома по европейскому образцу; ряды газовых фонарей – совсем как в Лондоне; церкви, колокола которых сейчас молчали, и купола мечетей с тонкими минаретами, откуда в положенный час молитвы раздавался жалобный напев муэдзина; квадратные египетские домики на окраине города и сверкающее бирюзовое море, ласкающее причальные стенки.
Собственно, Александрия зеленая, очень зеленая, вся в садах. Иногда здесь, на вилле, мы чувствуем запах моря. По крайней мере, мне так кажется. Быть может, это всего лишь соленое озеро, называемое Мареотис, которое к нам гораздо ближе, чем гавань.
Александрия очень красива, и с этим ничего не смогли поделать ни наши бомбардировки, ни полыхавшие после них пожары.
Так что неудивительно, что мы не пользуемся любовью местного населения и нас считают оккупантами, кем мы, по сути, и являемся…
Здесь, немного поколебавшись, Джереми решил рассказать Грейс один случай, происшедший с ним недавно. Кому, как не ей, он мог довериться?
Вчера, когда мы патрулировали город, – лейтенант Траффорд, я и еще двое рядовых, – нас обстреляли камнями укрывшиеся в руинах одного из домов подростки. Солдаты инстинктивно открыли огонь…
Джереми почувствовал облегчение, изложив эту историю на бумаге, словно это позволило ему отдалиться от нее и занять позицию стороннего наблюдателя. Он тут же представил себе Грейс, которая сидела рядом с ним и, заглядывая через плечо, читала эти строки.
…это оказался египетский мальчик, совсем еще ребенок, не старше Томми. Но я знаю, что за любым углом, за любой стеной и в любом окне нас может поджидать меткий стрелок, который при случае не оставит нам времени на раздумья. И это при том, что город постоянно прочесывают на предмет повстанцев…
Дописав последнюю строчку, Джереми вывел внизу свое имя, аккуратно сложил листок и сунул его в конверт. Потом, с фонарем в одной руке и драгоценным томиком Рембо в другой, направился в свои апартаменты. Завтра он отдаст конверт письмоносцу.
– Младший лейтенан Данверс! – Хорошо знакомый бас вывел Джереми из размышлений. – Доложите обстановку!
Ройстон сидел в окружении сослуживцев за столом, который они придвинули к освещенной стене, и махал ему рукой.
– Наш многоуважаемый младший лейтенант Хейнсворт угощает. – Ройстон показал на бутылки. – Я тут занял для тебя местечко. – Он положил руку на стул рядом с собой.
– Слушаюсь! – улыбнулся Джереми.
Он поставил фонарь на пол, положил книгу на стол и, подняв бокал, повернулся в сторону Леонарда:
– Спасибо, Лен.
– Я уже говорил вам, что такая жизнь мне по душе. – Ройстон сделал глоток и откинулся на спинку стула. – Патрулирование улиц, разведывательные рейды за городом – и все это в условиях, которые трудно назвать боевыми в полном смысле этого слова.
Леонард перегнулся через стол, чтобы плеснуть себе виски.
– Если не считать ежедневных перестрелок с повстанцами, ставших своего рода ритуалом, – добавил он. – Похоже, единственная их цель – подать противнику знак: «Эй, мы все еще здесь!»
