Перл приподняла собаке лапу и стала расчесывать маленькой железной гребенкой тугой колтун.
– Не похоже на него, – согласилась Перл.
Майя села с ней рядом.
– Да, совершенно не похоже.
– На днях он сказал странную вещь, – продолжила Перл, расправляясь с колтуном. – Что хотел бы быть большим мальчиком, когда ушел папа, тогда он бы его задержал.
– О! – Майя согнулась, как от удара под дых, даже схватилась рукой за живот.
– Странно, да? Когда папа ушел, ему был всего год. Он не знал другой жизни. – Она повернула собачонку другим боком и принялась за другую лапу.
– Не ожидала, – сказала Майя. – Откуда это взялось?
– Может, наслушался чего-то в саду? Про то, как другие дети живут с мамами и папами. Может, поэтому решил, что он какой-то не такой?
Майя поерзала на табурете.
– Он стал сердитым, – продолжила Перл. – Когда мы вернулись из Суффолка, он твердил: «Почему папа не может спать здесь? Почему уходит в другое место?» Все время спрашивал меня и Отиса, почему папа ушел, и повторял: «Почему вы его отпустили? Почему не остановили?» Типа, это мы виноваты.
– Господи!..
– Ты не виновата, – сказала Перл. – Виноват папа. Он сам решил, что может уйти.
– Ты сердишься на него?
– В общем-то нет, – ответила Перл. – Но я по нему скучаю. Мне нравилось, когда он рано просыпался, как я. Спускаюсь вниз, а всюду уже свет. И он сидит в халате. Он готовил мне завтрак. Спрашивал, что мне снилось. Никто еще не проснулся, только мы вдвоем… Этого мне не хватает.
На лице Майи застыла механическая улыбка. Вспоминалось ее собственное детство, самое обыкновенное, и подробности, на которые она тогда не обращала внимания, считая само собой разумеющимися: оба родителя утром под одеялом, твидовое пальто на вешалке у двери, пиво в холодильнике, футбол по телику воскресным днем, сильные руки, относившие ее в постель, когда она засыпала в машине, две головы над передними сиденьями, когда они ездили к друзьям. Теперь и Майя вспомнила, что ее отец часто вставал первым и сидел по утрам в кухне в брюках и майке, повесив на спинку стула рубашку, гонял в чашке чайные листья, встречал ее распухшими глазами и ворчливым: «Доброе утро, как ты сегодня?»
– А ночевки у папы? – ласково спросила Майя. – Это помогает? От этого тебе лучше?
Перл пожала плечами.
– Наверное. Но это разные вещи.
– Разные, – согласилась Майя. – С этим не поспоришь.
Они немного посидели молча. Перл отпустила собаку и стряхнула с ладоней шерсть.
– Что бы ты подумала, если бы папа решил вернуться к вам?
Перл обернулась с надеждой и удивлением на лице.
– Что?
– Я не говорю, что он так поступит. Просто спрашиваю: это будет хорошо? Или как-то странно?
– С одной стороны, это было бы странно, потому что значило бы, что он порвал с тобой, поэтому грустил бы и вообще… – Перл скатала вычесанную шерсть в шарик и уронила на землю. – С другой стороны, было бы здорово. Хотя…
Майя ждала, чтобы она закончила.
– Нет, было бы нехорошо, я бы испуганно ждала, что он снова это сделает.
– Думаешь, он поступил бы так опять?
Перл испепелила ее взглядом.
– Папа? Да. Конечно. Он любовный наркоман.
Майя прыснула.
– Ничего смешного, – укоризненно сказала Перл. – Он такой. Так говорит мама. Поэтому, считает она, он от нас и ушел. Потому что любовь для него как наркотик, а для настоящей жизни он так и не возмужал. Знаешь, это когда люди сварливые, скучные и все такое.
– Мама так тебе и сказала?
– Да, мама разговаривает со мной как с равной, не рассказывает всяких глупых сказочек. Так лучше. Потому что, когда я вырасту, я буду знать, чего ждать. И не выйду замуж за мужчину, для которого любовь будет как наркотик. Я выйду за такого, которому будет нравиться моя сварливость.
Майя улыбнулась, а потом, размякнув от откровенности девочки, от их открытости друг другу, спросила:
– Ты иногда меня ненавидишь, Перл?
– Нет, – тут же ответила Перл.
– Правда?
– За что мне тебя ненавидеть?
– За то, что я позволила твоему папе уйти от вас.
– Я же говорю, ты не виновата. Если бы не ты, нашлась бы другая.
– А твоя мама? Она меня ненавидит?
Перл глянула на Майю сквозь свои светлые ресницы и опустила глаза.
– Не думаю, – тихо проговорила она. – Думаю, она тебя просто жалеет.
– ЖАЛЕЕТ?
– Да, потому что… – Она осеклась, боясь наговорить лишнего. – Мама думает, что от тебя он тоже уйдет. – Она виновато приподняла плечи. – Вот и все.
Майя кивнула. Конечно, именно так Кэролайн и должна думать. Иначе как все это переварить?
– А Отис? Как ты считаешь, что думает Отис? Обо мне?
– Я не знаю, что Отис думает о чем-нибудь или о ком-нибудь. Он неразговорчивый. – Перл втянула губы и наморщила лобик. – Но я не думаю, что они тебя ненавидит. Не думаю, чтобы КТО-ЛИБО тебя ненавидел.
Майя угрюмо усмехнулась.
– Ты бы удивилась… – Она не стала продолжать, потому что разглядела окно возможностей и решила его сберечь. – Ты слышала, чтобы кто-то что-то говорил? Про меня? Какие-нибудь гадости?
– Нет.
– Я не только про семью. А другие люди? Друзья семьи?
– Нет, – повторила Перл, энергично крутя головой. А потом открыла рот, словно собралась что-то добавить, но так ничего и не сказала.
– Что?
– Ничего.
– Я не против. Честное слово. Мне бы лучше знать.
Перл вздохнула и ответила:
– Шарлотта кое-что сказала. В Суффолке. Я даже испугалась.
– Правда? – осторожно отозвалась Майя. – Что же?
– Про твои волосы. Уже не вспомню, что это было…
Майя затаила дыхание.
– Может, сравнила меня с уродиной из мальчикового комикса?
– Что?! НЕТ. – Это предположение озадачило Перл.
– Тогда что она?..
– Не помню точно, что она сказала, вроде что с длинными волосами тебе было гораздо лучше. Что так ты мужепо… в общем, похожа на мужчину. Как-то так.
Майя вспомнила свой разговор с Шарлоттой за игрой в крокет на залитой солнцем площадке. Вспомнила, как Шарлотта отказывалась оценить ее стрижку. Какой была ласковой. Оказывается, стоило Майе отвернуться, как она начинала говорить у нее за спиной гадости!
Ей вспомнился странный момент, когда Шарлотта застала ее вдвоем с Люком – они застилали постель, – и услышала кое-что из их разговора. Шарлотта не впервые заставала ее и Люка за разговорами по душам. То же самое произошло на новогодней встрече у Сьюзи. Вдруг Шарлотта что-то заподозрила? Вдруг что-то знает? Неужели это она, сладенькая, глупенькая Шарлотта, пытается выдавить Майю из семьи Вольф? Неужели это она шлет мерзкие письма?
