– Ты зачем вещи выкинул?
– Потому что я любил тебя.
– Любил? Ты дурак? Я тебе никто, дым, туман, завтра и не вспомнишь. Кстати, я видела, что ты написал записку, а потом выкинул ее.
– Не видела. Ты спала.
– Видела. Я притворялась. Что ты хотел мне написать?
– Не важно.
– Да, теперь уже не важно, если бы ты не выкинул записку – все могло быть по-другому. Выходит, ты тоже мне изменил. Только с пропастью. Вот и переезжай в свою пропасть. Пускай она читает твои записки…
– Сколько ты стоишь?
– Заткнись.
– Почему?
– Вот когда панцирь треснет, тогда и поговорим.
– У тебя есть ноутбук?
– Тебе срочно надо?
– Да.
– Я могу взять у подруги.
Через час Танечка вернулась с ноутбуком. Подключив Интернет, я открыл почту и уселся за перевод. Все время, что я работал, она подносила мне кофе и сидела на краю кровати, совсем как тогда, в первый раз, только уже без Лавкрафта.
Глава 19
День зарплаты.
Я стою в длинной очереди рядом с философом. Недовольные, замученные жизнью люди. Преподаватели боятся потерять свои места больше, чем боятся смерти. Плешивые пони бегают по кругу на привязи, снова и снова, кружок за кружком, от сессии до сессии, коленки подкашиваются, зрение садится, но они настолько привыкли к шатру, что не мыслят другой жизни. Думаю, если бы в один прекрасный день университет закрыли, а преподавательский состав распустили, то суточная статистика самоубийств возросла бы до невиданных высот.
Философ достает из портфеля кулек, разворачивает его. В кульке – бутерброд с колбасой. Философ жадно откусывает от него, вытирает руки платком и прячет кулек в портфель.
– Хочешь, покажу? – К его выбритому бесформенному подбородку прилипли хлебные крошки.
– Что? – спрашиваю я.
– Сейчас. – Он опять лезет в портфель и извлекает толстую стопку помятых, переломленных фотографий. – Держи.
Я из вежливости беру фотографии и рассматриваю. Они жирные на ощупь. Философ комментирует:
– Это мы с женой в пансионате от университета. На две недели ездили, тут я на пляже, вот, видишь? Море чистое. Народу немного. Тут я в ресторане, а вот здесь мы с удочками. Рыбалка. Такой нам дали номер. Бесплатно. От университета. Вот моя жена купила полотенце, видишь? Махровое. Хорошее полотенце. Качественное. А это кибернетик. Мы с ним познакомились там, он тоже с женой приехал…
Я вспоминаю, как философ, стоял у доски в огромном лекционном зале и посвящал нас в таинства эпикурейства, космогонической системы, нуклеарного типа семьи и прочего, прочего, прочего. Дело было на четвертом курсе, вроде и недавно, а кажется, что лет сто прошло с тех пор.
На большинстве фотографий – философ в вылинявших плавках со слабой резинкой и его жена, обрюзгшая, затравленная жена. Есть несколько фотографий, где он стоит по горло в море или стоит в обнимку с кибернетиком. У кибернетика очки с бифокальными линзами, лицо кибернетика мелкое, как у хорька.
Отвернувшись от меня, философ тычет фотографии осклизлой мартышке – преподавательнице английского языка в Институте филологии, пару раз она приходила к нам на замену. Господи, да я здесь всех знаю, и чертей, и грешников, и праведников, и подливающих масло в котлы, и разводящих костры, и распинающих, и распятых, и униженных, и сатрапов. Незаметно для себя я становлюсь частью системы, маленьким таким винтиком, вовсе не обязательным, в любой момент винтик можно выкинуть и заменить точно таким же.
Фотографии философа гуляют по рукам. Люди интересуются, как ему удалось выбить из университета путевки. Он не отвечает, загадочно улыбается, мол, знать надо, где пружину смазать, чтоб слаще жилось.
Кино и литература врали мне всю жизнь. На самом деле богачи – злые и красивые, а бедняки уродливые и злые, богачи любят богачей, а бедняки ненавидят бедняков.
Философ спешно прячет фотографии в портфель, приближается его очередь за скудными грошами.
Братья и сестры, дамы и господа, черти и ангелы, боженька и сатана, подходите ближе! Бесплатное представление! Трюки и фокусы! Только сегодня, только у нас! Вы станете очевидцами невероятного! Сейчас прямо на ваших глазах человеку, который вкладывает в светлые и не очень головы знания о киниках, и представителях школы пантеизма, и феноменологии духа, и многом другом, выплатят полную ставку!
Барабанная дробь. Зрители затаили дыхание, тишина в шатре! Темнота в шатре! И! Раз! Два! Три! Тетрадрахмы, появитесь! Ослепительный свет, тысяча двести гривен с учетом долголетней безукоризненной службы! Voila!
Конячка, кушай сахарок!
Интересно, что бы сказала жена Сократа? Как бы она прокомментировала фотографии философа? И хватило бы ей такой зарплаты хотя бы на неделю? Охаживала бы она прилюдно философа кочергой по голове, как своего муженька?
Контрактники университета Шевченко в среднем платят тысячу долларов за год обучения. Куда же делись остальные тетрадрахмы? Зрители в недоумении, зрители разводят руками, зрители аплодируют! Невероятный трюк!
Через двадцать лет я буду стоять в этой же очереди, покорно склонив голову. У меня будут лысина и грыжа, и больная простата, и сумасбродные студенты, а потом вдруг за мной займет очередь молодой незадачливый паренек, я достану фотографии и спрошу:
– Хочешь посмотреть?
Глава 20
Окончательно сев на мель в декабре, я внезапно вспомнил, что один старый знакомый полгода тому назад взял у меня взаймы сто долларов и до сих пор не потрудился вернуть должок. Я нашел его номер и принялся названивать. Названивал я ему каждый час в течение всего дня. Он упорно не брал трубку или сбрасывал. Гудки шли, а потом гудки пропали, и безликий голос пел: абонент находится вне зоны покрытия, абонент в данный момент недоступен, попробуйте позже.
Ну я и пробовал, звонил до поздней ночи. Безрезультатно. Тогда я решил навестить знакомого с утра пораньше, застать его врасплох, так сказать.
Около восьми утра я околачивался под его частным домом, докуривал последние сигареты, прыгал, хлопал руками, прятал голову в воротник. Зимние пейзажи живописного района в силу голода и недосыпания меня не впечатляли. Я воображал, что сделаю с соткой, как потрачу ее. Куплю много еды, кофе и сигарет. О нет, я не буду расточительным, я буду экономить. Можно разве что позволить купить себе большую упаковку шоколадных восхитительных вафель «Артек», это ведь не считается расточительством? Можно отказаться от курения. Нет, не велика роскошь! Вон люди замки себе строят, и тачки за миллионы покупают, и каждый месяц на острова ездят! А тут вафли! Как я себя ни убеждал, но все же пришел к выводу, что вафли – это непростительное расточительство, лучше на эти деньги купить два десятка яиц, или макарон, или риса!
