И как теперь идти на работу?!
Через полтора часа у меня пара в КИМО, третий курс, нахальные студентки взорвутся от злорадства!
Отдышавшись, я сбегаю на второй этаж и тарабаню в ее дверь.
– Иди к черту! – кричит она.
– Открывай, потаскуха вонючая! Посмотри, что ты сделала с моим лицом!
– Так тебе и надо!
Навалившись плечом, я пытаюсь выломать дверь, дергаю за ручку, бью по дереву кулаками. Кто-то хватает меня за руку. Я оборачиваюсь и вижу спокойное лицо Котятницы. На плече у нее, точно пиратский попугай, сидит серый котенок с невероятно чистыми зелеными глазами.
– Чего тебе от нее надо? – спрашивает Котятница.
Я поднимаюсь к себе, хватаю портфельчик и выбегаю на улицу.
Все замело снегом, и дома, и тротуары, и дороги, и деревья стали белыми-белыми, чистыми и красивыми, как на новогодней открытке. Только люди и вороны – черные точки на морозном черепе зимы кажутся неуместными, а порой нелепыми. Снег настолько ослепительный, что приходится щуриться. Даже загаженный квартал рядом с метро, где вечно ошиваются бродяги и люди сомнительной репутации, теперь выглядит как деревушка из комедии про рождественские каникулы. С крыш свисают длинные сосульки, дети по дороге в школу перекидываются снежками и не упускают ни единой возможности прокатиться, где есть хотя бы намек на лед.
Я прыгаю в вагон метро, под ногами у людей грязные лужицы, вот и все, что останется от человека после смерти, нет никакой души! Ни ада, ни рая! Из тебя не вылетит прозрачное облачко, ты не встретишься с Творцом, тебя даже в котел с кипящим маслом не посадят… после тебя останется лужица.
Щеки саднят от царапин. Я ощупываю царапины, они распухли. Люди смотрят на мои царапины и отворачиваются, я пытаюсь предвидеть, кто же посмотрит на царапины, и обращаюсь к женщине в меховой шапке:
– Извините, вы не могли бы спросить, откуда у меня царапины?
Женщина уходит в другой конец вагона, благо вагон полупустой.
Охранники на входе нагло скалятся при виде моих царапин, я прячу лицо в приподнятый ворот куртки. Они спрашивают документы, звонят на кафедру и справляются, действительно ли я преподаватель. Ничего страшного, давайте, дорогие, звоните, называйте мою длинную фамилию, я привык!
Первым делом к доске я вызываю Карину, странно, но студенты не перешептываются и не спрашивают о царапинах. Они будто знают, что произошло, они будто бы, наконец, вошли в мое положение. Карина ищет маркер, берет синий – он засох, не пишет. Я протягиваю ей учительский, красный – он тоже не пишет. Я роюсь в портфельчике.
– Нет? – спрашиваю я.
– Нет, – отвечает Карина. – Сходить на кафедру?
– Что вы, что вы, – говорю я. – Пишите кровью!
– Простите, чем?
Сегодня на ней светлые обтягивающие джинсы, подчеркивающие стройные точеные длинные ноги.
– Пишите кровью, – повторяю я.
Мы смотрим друг на друга и начинаем улыбаться. Из стервы она превращается в душечку, льды тают.
Я захожу на кафедру и спрашиваю маркер. На кафедре полным ходом проходит празднование дня рождения непонятно кого. На столах стоят соки, конфеты и коньяк, церберы выпивают с преподавателями, мне протягивают пластмассовый стаканчик, наполовину полный коричневой пахучей жидкости. Я мгновенно проглатываю его. Мне наливают второй, мы чокаемся, звучат поздравления. Как всегда: долгих лет, счастья, здоровья.
Никто не взывает к Танатосу!
Поздравления светлых голов ничем не отличаются от поздравлений вахлаков, и это справедливо. Я пытаюсь понять, в адрес кого звучат поздравления, оказывается, день рождения у преподавательницы французского языка, она и похожа на француженку – кожа да кости, на горло повязан шелковый шарфик. Мне наливают третью порцию, я чувствую, как коньяк начинает действовать, он берет меня нахрапом. Резко и бесповоротно.
– Нет-нет, – говорю я. – У меня пара, спасибо. Можно маркер?
Злой цербер, раскрасневшийся от спиртного, роется в тумбочке и вручает мне целую коробку синих маркеров. Я возвращаюсь на пару и, к удивлению, застаю студентов не за праздными беседами, а за повторением материала.
Карина медленно наносит текст на доску.
Я перевожу взгляд с ее аккуратного убористого почерка на длинные ноги, поправляю ее, спрашиваю, почему она считает, что это слово нужно писать с артиклем. Превосходно! Садитесь, пять! Потом я вызываю к доске остальных. Все владеют материалом, с легкостью пересказывают текст и выдают синонимы. Удивительно, что на них подействовало?! Даже самые отъявленные прогульщики и обитатели задних парт неплохо подготовились. Ни одной тройки, господи спаси.
Глава 18
Во дворе возле дома мальчишки устроили футбольный матч. С одной стороны воротами служил гараж, с другой – две кривые вишни. Я скинул куртку, бросил портфельчик в сугроб и присоединился к ним. Играть было вовсе не холодно, а падать на снег не больно. Разгорались фонари. Моя команда из четырех мальчишек лет двенадцати-тринадцати дула со счетом пять ноль. Проблема была в том, что никто не хотел идти в атаку, да и бегали они медленнее противников, хотя в обороне стояли довольно уверенно. Я ринулся к воротам соперника и вколотил мяч. Толстый мальчик в красном петушке проворно прыгнул в левый угол, но все равно не достал. Он спросил меня:
– Дяденька, а что это у вас на щеках? Вы дрались?
– Нет, – ответил я. – Просто шел по улице, и на меня напала птица…
– Орел?
– Да, орел, он исцарапал мне всю морду.
При счете 5:3 мальчиков начали созывать родители из квартир пятиэтажного дома напротив: «Саша, домой! Вадим, домой! Игорь, ужинать!»
Я все ждал, что кто-нибудь выкрикнет мое имя.
Послезавтра должен сдать перевод статьи о зерновых элеваторах. Статьи, которую я в глаза-то и не видел еще. Двадцать страниц. Я взял телефон и хотел было набрать номер бюро переводов, чтобы наврать о болезни и отказаться от работы. Конечно, они там будут ругаться и, возможно, больше не захотят иметь со мной дел… но тут в комнату без стука зашла Королева с тюбиком мази и принялась обрабатывать раны на моем лице.
– Ты улитка, – сказала она, закончив с лицом.
– Почему?
– Живешь в своем панцире и фантазируешь всякое… Что ты там выдумал? Что мы поженились, купили дом, у нас родились дети, и мы пошли в кинотеатр на фильм про любовь?
– Почти… то же самое, только без детей, – признался я.
– Где твои книги? Компьютер где?
– Я переезжаю…
– Куда?
– В пропасть.
– В какую пропасть?
– Хочешь взглянуть? – Я распахиваю окно. – Хорошее место, уютное… никто тебя не трогает, можно о многом подумать. Лежишь себе…
