Если совесть у человека чиста, то это редко свидетельствует о моральном благополучии. Это значит попросту, что совесть молчит, не видит нарушений. Фактически это признак отсутствия работы совести, ее омертвение, бессовестность. Быть совестливым и иметь чистую совесть – понятия противоположные. Дело в том, что чем сильнее в человеке развита совесть, чем она чувствительнее, тем сильнее ее укоры. Известно, что люди с наиболее высокой моралью никогда не имели того, что свойственно обычным грешным людям, – чистой совести. Есть хороший шуточный вопрос: «Какое чудо не в состоянии совершить ни один святой?» Ответ таков: «Он не в состоянии ощутить свою святость». Именно святым присуще наиболее острое ощущение собственной греховности, ибо их совесть имеет очень низкий порог чувствительности, то есть их моральная внимательность к себе очень велика, а стыдливость высоко развита.
Шрейдер Ю. А., 1997.
Другое мнение состоит в том, что признавать свою совесть чистой возможно и нужно. Чистая совесть – это сознание того, что ты в общих чертах справляешься со своими моральными обязанностями, выполняешь то, что положено, и делаешь это честно и с желанием, что за тобой нет существенных нарушений долга и крупных отступлений от нравственных ориентиров. Ощущение чистой совести обеспечивает человеку уравновешенность, спокойствие, способность оптимистично и бодро смотреть в будущее. Поэтому нет реальных оснований изобретать себе муки и посыпать голову пеплом.
Поколе совесть в нас чиста,
То правда нам мила и правда нам свята,
Ее и слушают и принимают:
Но только стал кривить душей,
То правду дале от ушей!
И. А. Крылов
Чистая совесть, с точки зрения ряда психологов и этологов, – это нормальное состояние человека, выполняющего моральный долг, это награда за нравственные усилия. Без чистой совести добродетель потеряла бы всякую ценность.
Выражения «спокойная совесть» или «чистая совесть» в обычной речи означают осознание человеком выполненности своих обязательств или реализации всех своих возможностей в данной конкретной ситуации. Чистая совесть подтверждает сознанию, сориентированному на внешний авторитет, его соответствие предъявляемым извне требованиям и поэтому вызывает чувство благополучия и безопасности, как будто гарантированные самим фактом угождения авторитету.
Я человек, чья совесть нечиста,
И лишь в Тебе надежда очищенья,
Я проклят, и Твоя лишь доброта
В меня вселяет веру во спасенье.
Григор Нарекаци
[18]
Юнг говорит об истинной и ложной совести (Jung, 1958): «Парадоксальность, внутренняя противоречивость совести издавна хорошо знакомы исследователям этого вопроса: помимо “правильной” есть и “ложная” совесть, которая искажает, утрирует, превращает зло в добро и наоборот. Это, например, совершают иные угрызения совести, причем с такой же принудительностью, с такими же сопутствующими эмоциями, как и при истинной совести. Без этой парадоксальности вопрос о совести вообще не представлял бы проблемы, поскольку всегда можно было бы целиком полагаться на решение совести. Но по этому поводу имеется огромная и вполне оправданная неуверенность. Требуется необычайное мужество или, что то же самое, непоколебимая вера, когда мы желаем следовать собственной совести. Мы послушны совести лишь до какого-то предела, заданного как раз извне нравственным кодексом. Тут начинаются ужасающие коллизии с долгом, разрешаемые по большей части согласно предписаниям кодекса. Лишь в редких случаях решения принимаются индивидуальным актом суждения. Там, где совесть не получает поддержки морального кодекса, она с легкостью впадает в пристрастия.
Пока царствуют традиционные моральные предписания, отличить от них совесть практически невозможно. Поэтому мы так часто встречаемся с мнением, будто совесть есть не что иное, как суггестивное воздействие моральных предписаний, что ее не существовало бы вообще без моральных законов <…> Моральная реакция изначально присуща психике, в то время как моральный закон есть позднее, окаменевшее в суждениях следствие морального поведения. Он кажется идентичным моральной реакции, то есть совести. Но эта иллюзия исчезает в то мгновение, когда происходит коллизия долга, когда становится очевидным различие между нравственным кодексом и совестью. Решение тут зависит от силы: перевесит ли традиционно-конвенциональная мораль или совесть. Должен ли я говорить правду, ввергая тем самым других в верную катастрофу, или должен солгать, чтобы их спасти? <…> В непосредственной близости к положительной, или истинной, совести стоит отрицательная, именуемая ложной, совесть. Соответственно она принимает имена дьявола, искусителя, соблазнителя, злого духа и т. д. С фактом этой близости сталкивается каждый отдающий себе отчет о своей совести. Он должен признаться, что мера добра в лучшем случае лишь ненамного превосходит меру зла, если вообще превосходит <…> Обе формы совести, истинная и ложная, проистекают из одного источника, а потому близки по своей убедительности»
[19]
.
В социальной психологии изучаются феномены «коллективных» эмоций вины и стыда, переживаемых в ответ на проступки других индивидов (Branscombe et al., 2012; Iyer et al., 2006; Piff et al., 2012; Schmader, Lickel, 2006; и др.), но у такого подхода имеются противники, которые упирают на то, что источником истинной совести может быть только один человек и что все нравственные чувства предельно индивидуальны.
1.8. Угрызения совести
Угрызения совести были всегда любимой темой для поэтического изображения (например, «Макбет» Шекспира).
Угрызения нашей совести прямо пропорциональны добродетелям, которые в нас еще живы, а не нашим порокам.
Даниель Стерн (графиня д’Агу)
Что такое суд совести в его предельном проявлении, замечательно выразил Варлам Шаламов:
Меня застрелят на границе,
Границе совести моей.
Кровавый след зальет страницы,
Что так тревожили друзей.
Испытывать угрызения совести можно из-за совершенного поступка, а можно из-за мысли, что характерно для взрослой развитой личности. Однако до этого уровня доходят не все.
Однажды Франциск Ассизский
[20]
подменял отца в лавке, в нее вошел нищий и попросил милостыню «из любви к Господу». А Франциск в это время перекладывал товар и недобро ответил: «Бог подаст». Но когда нищий ушел, Франциска как громом поразила мысль, что если бы у него попросили сейчас не черствый кусок или медный грошик за ради бога, но штуку сукна или кошель золотых для какого-нибудь графа или барона, он бы нипочем не отказал! А бедняку отказал в хлебе насущном!.. С тех пор, гласит житие, он отдавал нищим, коли встретит, все, что было в карманах, а когда денег не оказывалось, снимал с себя одежду и отдавал ее.
