С этой абсолютностью своей жизненной воли национал-социализм поставлен перед совершенно новым вопросом. Он проистекает из нерушимости его природной воли и рискует оказаться последним решением, которое опирается не только на то, что сегодня и сейчас хорошо для Германии. Он стоит перед вопросом истинности. Безусловность жизненной воли наталкивается на сопротивление. До тех пор пока сопротивление состоит в политическом антагонизме, он служит только для того, чтобы усиливать эту безусловность. Но почему национал-социализм задается вопросом о праве и смысле своего движения? Почему трудится над сознательным проявлением своей жизненной воли, формируя мировоззрение? Является ли случайностью, что он установил в качестве провозвестника ценностей и цели своей народной воли религиозное мировоззрение? Он не может иначе, поскольку в своем желании он натыкается на сопротивление, на сомнение, которое он вообще не в состоянии разрешить в политической плоскости. Он раздираем изнутри сомнениями: имеется ли вообще земная власть, которая может сказать о себе: «я располагаю средством спасения»? Где вожди, где их дружины, которые могли бы на это претендовать? Вопрос о возможностях человека, об их границах повсюду остается открытым. При этом добавляется еще и второй. Чем ближе виден день приближающейся победы, тем напряженнее делается взгляд на цель: что потом, когда цель будет достигнута? Не означает ли достижение цели одновременно конец – конец движения? Так жизнь ставит нас всех – там, где мы вмешиваемся своими действиями, – вследствие своей внутренней закономерности перед вечностью. Национал-социализм еще в самом начале познал эту динамику. Со своей жизненной волей он должен ответить перед последней инстанцией. Ответственности перед Германией недостаточно. Его жизненная воля продвигается с непоколебимостью и исключительностью, желает вечности. Никто из нас не может долго по-настоящему жить, не зная о рейхе, чья правда и сила выстояла во всех вихрях на протяжении времени и пережила все исторические изменения. Является ли этот рейх Третьим рейхом или он имеет иную глубину?
Национал-социализм дает ответ в своем мировоззрении. Он выносит решение против духа и за кровь. В религии крови толкует он смысл своего желания. Религиозный пыл является рамкой, обрамляющей его жизненную волю, мировоззрение является предвестником, который своей мощью изменит содержимое внутри рамки.
«Самое благородное, что только есть в человеке, – это кровь, когда она стремится к правильной цели. Но самое злое в человеке – это тоже кровь, если она стремится к дурному». К этим словам, принадлежащим мистику Майстеру Экерхардту, обратился Альфред Розенберг в своих «Мифах ХХ столетия». В них он увидел средоточие смысла народной религии. «Рядом с мифом о вечной свободной душе стоит миф о религии крови».
[128]
Воистину Майстеру Экерхардту принадлежат превосходные слова. Спрашивается только: как кто-то мог их столь превратно истолковать? «Кровь стремится!» Кровь не может быть просто хорошей, она находится во взаимосвязи. Она становится субъектом душевного выбора. Мимо Розенберга полностью прошло то, что Экерхардт здесь говорит вовсе не о том, что мы обычно называем кровью.
В качестве вождя Розенберг стоит на первых позициях национал-социалистического движения. Его книга не выступает в качестве канонического писания. Но с позиций, на которых он пребывает, он действует, в том числе и посредством книги, в качестве вождя нового религиозного мировоззрения на расистской основе. Религия и мировоззрение настолько связаны друг с другом, что становятся взаимозаменяемыми понятиями. Из элементов, составляющих народную общность: кровь, страна, язык, история, – он берет лишь первый и возводит его в ранг основополагающего. Значение слова при этом изменяется: душа – это кровь, а кровь – это душа. Безусловно, имеется глубокая связь между душой и кровью. Оба понятия слиты в едином ритме. Тело и душа неотделимы друг от друга. Кровь и здоровье, кровь и темперамент, кровь и характер имеют более ярко выраженную связь, чья глубина сегодня исследуется наукой совсем по-новому. Не последнюю роль играет и взаимосвязь между строением тела и характером. Кровь определяет характер, характер – кровь. Влияние крови чувствуется вплоть до способа интеллектуального функционирования, вплоть до осмысления художественных произведений. Здесь видно все значение расовой проблемы. Поистине стоило бы рассмотреть все эти связи лучше, чем это делалось до сих пор.
Достаточно было лишь однажды выделить кровь или расу из числа прочих элементов народности и отказаться от того, чтобы исследовать, а не формируют ли расу еще и ландшафт и история; совсем обойти тот факт, что познания и этос оказывают глубокое воздействие на наш духовно-телесный организм, – и сразу становится логичным высказывание: «Объединенная расовым признаком, народная душа является мерой всех наших помыслов, устремлений воли и действий, высшим мерилом наших ценностей».
[129]
«Ценности германского характера являются тем непреходящим, на чем покоится все остальное. Тот, кто этого не знает, отрекается от немецкого возрождения и выносит самому себе смертный приговор».
[130]
Адольф Гитлер стоит в этом отношении на тех же мировоззренческих позициях. Его исповедальная работа «Моя борьба» свидетельствует едва ли не каждой своей частью о том, что ценность крови является основной человеческой ценностью.
[131]
Именно отличие по крови определяет расу. Поэтому расовый вопрос является политически определяющим вопросом. Антисемитизм в качестве природного инстинкта находит свое теоретическое обоснование в этом мировоззренческом определении расы. Очищение расы будет заповедью из заповедей. В вопросе отношения к еврейству эта точка зрения достигает своего наивысшего выражения. Ни один грех не является настолько большим, как грех, совершенный против крови. Нигде он не достигает большей глубины, как при «бастардизации» народов, нигде он не является настолько непереносимым, как там, где народ, подобный еврейскому, представляющему собой символ «бастардизации», портит кровь германского народа.
В этом пункте боевая позиция национал-социализма достигает такой страстности и глубины, до какой она прежде не доходила в своей борьбе. Отсюда приобретают свое значение определенные практические требования, не вошедшие в программу. Возникает отрицание гуманизма. А вместе с ним – собственнический этос самосохранения, на основании которого осуществляется борьба против владычества менее ценных на основании внутреннего права сильных и здоровых.
[132]
