Правда, за руководством НСДАП числится и несколько довольно рискованных экспериментов с общественной моралью. Чего, скажем, стоят опыты Генриха Гиммлера по выведению в рамках СС «расово чистого» потомства, с каковой целью тщательнейшим образом отслеживались чуть ли не все половые связи солдат и офицеров ордена, а происхождение потенциальных супруг эсэсовцев проверялось до пятого-шестого колена. Или призыв немцев к внебрачным связям, настолько расходящийся с традиционной немецкой культурой, что большинство подданных Адольфа Гитлера лишь недоуменно пожимали плечами, хотя и привыкли к тому, что все, что исходит «свыше», – справедливо и верно. Однако вот призыв 28 октября 1939 года к гражданам Германии: «…переступая через, возможно, необходимые буржуазные законы, традиции и взгляды, поставить великую задачу перед девушками и женщинами благородной крови, даже не связанными узами брака, не по легкомыслию, а по глубокой моральной убежденности становиться матерями детей солдат, уходящих на войну».
[112]
Надо сказать, что за пределами Германии такие нововведения вызывали, мягко говоря, шок, отчего, собственно, они и сохранились в памяти. Эта тема настолько часто и основательно муссировалась в западной прессе, что известна сегодня гораздо больше, скажем, темы образовательных реформ или перевооружения вермахта. Однако подобного рода нововведения были отнюдь не правилом, но исключением из правил и редко выходили за рамки эксперимента.
Итак, этот миф можно отправить туда же, куда и два предыдущих, – в копилку курьезов и нелепостей. А перед нами – вопрос более сложный и тонкий: все-таки немцы были до последнего дня верны Гитлеру и НСДАП? Ответ на него далеко не однозначный. С одной стороны, мы можем говорить о неимоверной законопослушности немцев, воспитанной многолетней военной дисциплиной и религиозной этикой. В традиционном представлении о немецком национальном характере, важной составляющей которого является привычка к подчинению и субординации, есть доля здравого смысла. Уильям Ширер приводит в этой связи весьма характерное суждение о немцах: «Власть и указание вышестоящего начальника – вот и все, что немцу нужно более всего в жизни. Немец /…/ будет считать, что умрет добропорядочным, если стоит на тротуаре, пока горит красный свет, а потом переходит улицу на зеленый, хотя прекрасно видит, что на него, нарушая все правила, несется грузовик, который собьет его».
[113]
С другой стороны, велика роль военного, даже милитаристского прошлого в формировании национального характера: у немцев сложилось совершенно особое, общее для целого народа отношение к клятве, присяге – как к обещанию перед лицом Господа, как к тому, что не может быть нарушено в принципе. Точнее, не сложилось, а сохранилось, ибо были времена, когда данное слово абсолютно всерьез воспринималось как священный зарок.
Именно на этой особенности немецкого менталитета и сыграл в свое время Адольф Гитлер, расставив ловушку, в которую попался целый народ, народ, не состоявший из закоренелых злодеев, но и не представлявший собою собрание мечтателей-идеалистов, народ, который заставили «заплатить за все». Если бы не чрезмерное рвение западных держав, назначавших контрибуцию, Гитлер никогда не смог бы обольстить Германию. Но все сложилось так, как сложилось, и немцы были поставлены в такие условия, когда они были вынуждены выполнять данную присягу. Разумеется, присягу на верность вождю они приносили не под дулом пистолета, а по собственной воле, причем с легким сердцем. Но весь секрет в том, что они были по-настоящему благодарны Гитлеру. Что ни говори, а он и правда в кратчайший срок вывел страну из тяжелейшего кризиса, дал работу тем, кто в ней нуждался, а самое главное – вернул германскому народу самоуважение. А о далеко идущих планах вождя, повлекших за собою в конце концов распад и гибель державы, миллионы смертей как в Германии, так и за ее пределами и клеймо народа-преступника на всей германской нации, в ту пору никто не догадывался.
В результате же народ практически в полном своем составе сохранял верность вождю партии и имперскому канцлеру Адольфу Гитлеру. И это было всерьез: участие в заговоре с целью свержения главы государства потребовало от Штауфенберга и его коллег серьезной внутренней борьбы и немалых усилий.
Заговор старших немецких офицеров, членов тайного общества «Германия», заключался в планировании убийства Гитлера и захвата власти в стране. Физическое устранение вождя было поручено начальнику штаба армии резерва полковнику фон Штауфенбергу. 20 июля 1944 года во время своего доклада в ставке вождя в Растенбурге (Восточная Пруссия) он подложил под стол бомбу, но из-за увечий не сумел расположить взрывное устройство так, как планировалось ранее. Гитлер остался жив, отделавшись легкой контузией. Заговор был раскрыт, многие его участники – казнены.
В принципе только обещание фон Штауфенберга взять нарушение присяги верности на себя и уничтожить вождя подвигло входивших в тайное общество «Германия» высших офицеров вермахта к активным действиям. До тех же пор пока Гитлер был жив, они не чувствовали себя вправе и в состоянии каким бы то ни было образом противодействовать ему и уж тем более пытаться захватить власть.
Когда же выяснилось, что Гитлер уцелел после взрыва в ставке, заговор провалился. Его участники не оказали никакого сопротивления арестовывавшим их агентам тайной государственной полиции: само сознание того, что они повинны в измене главе государства, которому приносили присягу верности, буквально парализовало их волю.
Штауфенберг Клаус Шенк, граф фон (1907–1944) – немецкий офицер, полковник, главный участник покушения на Гитлера. Во время кампании Роммеля в Северной Африке лишился глаза, правой руки, двух пальцев на левой. В 1943 г. стал членом тайного общества «Германия». Казнен за покушение на убийство Адольфа Гитлера.
Наконец, последнее, о чем необходимо упомянуть, подводя итоги разговора, – присущее немцам сознание собственной исключительности. Поиски оснований для национальной идентичности завели их слишком далеко: величие предков, их богатое культурное наследие вкупе с осознанной необходимостью отыскать основания для самоуважения нации, подрастерянного в годы кризисов и поражений, привели к тому, что большинство немцев и правда абсолютно всерьез прониклись мыслью о том, что немецкий народ – лучший из всех существующих, а значит, имеет право вершить судьбы мира. Посему, говоря о морали и нравственности немцев времен Третьего рейха, следует всегда помнить о величайшем «германоцентризме», свойственном для их мировосприятия. Или, иными словами, «для немцев правильно, этично, благородно то, что согласуется с традиционными немецкими понятиями о том, что должен делать немец, или то, что служит интересам германизма или Германии».
[114]
С этих позиций и следует рассматривать и оценивать взаимоотношения подданных Третьего рейха с представителями других народов. Хотя, разумеется, такая оценка может применяться лишь в общем, но не для каждого конкретного случая. Потому что исключения из правил встречались чаще, чем это принято думать. Потому что речь идет о живых людях, а не о биороботах, действующих по идентичной программе.
