— Какая Ира? — не понял он.
— Ну, девушка этого парня.
— Это его жена. А с чего ты взяла, что она беременна?
— Да как тебе сказать... Вообще-то, — и тут я сделала умное лицо, — в общем, есть такие приметы и симптомы, которые я знала… То есть знаю.
— Что? — Андреев замер. Моргнул и развернулся ко мне: — Лен, а ты случайно не хочешь мне сказать, что ты… ты…
— Тоже, — закончила я за него. — Второй месяц. Скажи, ты рад?
— Да. Нет. Не знаю... Просто это всё неожиданно, — запинаясь, произнёс Андреев. Но в его глазах я уже видела разгорающийся огонёк, плывущий в прозрачных волнах. Огонёк причалил к берегам его глаз, осторожно ступил на землю, поискал меня, нашёл, по-детски озорно улыбнулся и вдруг разлился в чёрных зрачках Андреева непостижимой нежностью. А я поняла, каким будет наш первый ребенок. Сероглазый, добрый, озорной, рождённый в любви мальчик, взявший всё самое лучшее от своих невозможных родителей. Пока будущий отец искал слова, подходящие к случаю, я привстала на цыпочки и поцеловала его.
— Лёш, наверное, ещё рано об этом говорить, но мне почему-то кажется, что у нас будет сын. Скажи, а как бы ты хотел назвать его?
Андреев покусал губы. Помедлил, и, вдруг, решившись, произнёс:
— Сергей. Серёжа.
— Так звали твоего деда, да?
— Нет. Так звали моего отца. Мама… В общем, она мне как-то призналась, что мой отец никогда не знал про меня не потому, что он так хотел, а потому, что она ему обо мне не сказала.
— Жаль.
— Мне тоже жаль… А теперь Ларионова, то есть Андреева, то есть Лена, уж будь так любезна объяснить мне, почему я только сейчас узнал о твоей беременности, и когда ты научишься, наконец...».
Остаётся только добавить, что о прошлом мы никогда больше не вспоминали.
Мы вернули все долги, выплатив их по-полной. И впереди нас ждало только будущее и уже другие истории...».
