Да, я — неврастеник. И очевидные проблемы сначала повергают меня в ужас, после чего в моей голове возникает «ахтунг» и только потом решение. Матерясь, я дёрнул на себя ручку двери ванной комнаты. Влетел в периметр, глотнул влажный горячий воздух, упёрся глазами в ванную. Моргнул. Застыл. И уже через секунду, сотрясаясь от бессильного смеха, сполз вниз по стене, где была стойка с феном и полотенцами. Ещё бы: в ванной, в пене, в воде сидела голенькая Лена и, с застывшими от ужаса глазами, смотрела на идиота, ворвавшегося к ней в тот самый момент, когда она, сунув в рот щётку, задумчиво чистила зубы.
— Лен, прости, — простонал я, содрогаясь от хохота.
— При-придурок! — В голову мне полетела зубная щетка. Потом мокрая губка. Мимо правого уха просвистели тюбик зубной пасты и пластиковая бутылка с шампунем. — Идиот, ты хоть понимаешь, что ты до смерти напугал меня? — Ларионова тряслась от гнева и от шока, пережитого пару секунд назад. — Да я чуть не умерла, когда ты сюда ворвался. Я вообще только проснулась. И я… что ты смеёшься, Андреев? Псих ненормальный!
Вытирая слезы от смеха, я успел выставить вперед руку, отбивая кусок мыла. Пока Лена хваталась руками за стенки гостиничной ванной, и, поднимаясь, шарила злыми глазами в поисках очередного снаряда, я успел более-менее прийти в себя и даже разглядеть её. Выглядела Ларионова просто великолепно. Сочный изгиб груди, розовый сосок, на котором красовалась белая клякса зубной пасты, огромные блестящие карие глаза, мокрые ресницы и открытые влажные губы, из которых в мою голову долетали остатки проклятий, моментально напомнили мне о том, что у нас вчера было. От неё исходила бешеная, провокационная аура, которой я честно сопротивлялся позавчера, вчера и даже сегодня утром. Мой смех прекратился сам собой. Её вопли и проклятия тоже, когда я поднялся на ноги и сдёрнул с себя футболку.
— Ты что?.. Нет, Андреев, нет! Нет, я тебе сказала! — Сообразив, что водные процедуры закончились, закричала Лена. Заметив мой взгляд, в очередной раз проехавшийся по ее ногам, ребрам и тому хрестоматийному месту, которое я вчера попробовал на вкус, Ларионова ойкнула и завертела головой в поисках полотенца. Но полотенце висело над моей головой, и Лена вцепилась в занавеску, которую я, успев к тому моменту выдраться из своих джинсов, дёрнул на себя. Занавеска слетела, а на мои плечи обрушились удары маленьких мокрых рук:
— Отвяжись от меня. Немедленно.
— Ш-ш, иди ко мне.
— Нет! Всё вчерашнее было ошибкой.
— Ах, ошибкой? — Увы, развернуться в этой маленькой душевой можно было только по обоюдному согласию. И я, перехватил её руки, выдернул её из ванной.
— Я всё Максу расскажу! — задыхаясь, выпалила она, изгибаясь в моих руках.
— Безусловно. — Я впился ей в рот.
— Дрянь, — простонала Лена. Я поцеловал её в шею. — Скотина, Андреев, я не для тебя.
«Да ты уже льнёшь ко мне.»
— Отпусти меня, — в последний раз взмолилась она.
— Нет.
— Ну, зачем я тебе?
А вот этого я не знал. Единственное, в чём я был твёрдо уверен: каким бы я у неё не был — первый, вторым, третьим, четвертым — я буду у неё последним.».
28.
«Он рассматривал меня так, точно перед ним была статуэтка, с которой он не знал, как поступить: то ли поставить её на камин, чтобы насладиться зрелищем — то ли разбить её на тысячу кусков, чтобы больше не мучиться.
— Что ты хочешь от меня? — взывала я, когда он разложил меня на постели и перекинул мои ноги через свои локти. Он промолчал. По его плечу прокатилась капля воды, упавшая мне на губы. Я ощутила его запах и вкус. И из моей головы тут же вылетели и Макс, и моя добродетель, и та единственная мысль, с которой я проснулась — что он использовал меня и бросил.
— Лен...
— Андреев, у меня есть другой.
— Здесь только ты и я.
Настрой Андреева начал не на шутку меня пугать, и я вцепилась в его плечи.
— Всё нормально. Я понимаю, что делаю. — Алексей криво усмехнулся, а я вдруг увидела в его глазах нечто, напоминавшее… нежность. Но, что бы он не испытывал, это никак не вязалась ни с его хищным ртом, ни с категоричным тоном. Я замерла, ожидая сухой, короткий, болезненный удар. Вместо этого Андреев длинным, ровным, мягким движением вошёл в меня. Я ахнула. Он пробормотал что-то, чего я не поняла.
— Что? — рискнула спросить я.
— Я сказал, извини меня за вчерашнее... Поцелуй меня. — Он потянулся ко мне, а у меня перевернулось сердце. Это было то самое ощущение, когда ты вдруг понимаешь, что человек, лежащий рядом с тобой — такой же, как ты. Реальный. Живой. И что он тебя ощущает. Преодолевая свою проклятую робость, я отвела чёрную прядь с нахмуренного лба, потом, осмелев, запустила пальцы в вихры на его макушке.
— Такие мягкие… Как ты, — прошептала я.
Андреев растерянно моргнул. Я робко потянула его к себе и поцеловала. Поймав мои губы, он снова толкнулся в меня. Еще раз. И ещё. Мои робкие поцелуи чередовались с его движениями. Но едва я расслабилась, как он перевернул нас и оказался подо мной. Забросил моё бедро повыше.
— Ну, поцелуй меня. Мне нравится, когда ты раскованная, — попросил он.
— Вчера тебе больше нравилось смущать меня.
— А мне и сейчас это нравится… Ну, так что с поцелуями?
Я приблизила к нему лицо, готовясь, в случае чего, цапнуть его за скулу. Но он больше не улыбался. Бережно уложил мою голову в изгиб своего локтя, сделал движение бёдрами, и, внимательно глядя на меня, накрыл мою грудь ладонью. «Скажи ему остановиться», — приказывал мне мой разум. «Нет, продолжай. Мне нравится», — попросило меня моё тело. Изнемогая, я обвила руками мужчину, который сводил меня с ума и спрятала лицо у него на груди:
— Андреев…
— М-м?
— Ты Гитлер. Так же нельзя, — простонала я.
— Можно.
Распластавшись на нём, я прильнула к нему. Андреев ещё раз перевернул нас и впился мне в губы. Я задохнулась, он отправил мои колени себе под мышки, а его проникновение набрало темп. Он стиснул челюсти, потом не выдержал — застонал. Приоткрыл глаза — затуманенные и смущённые. Поймал мой взгляд.
— Почему ты так смотришь на меня? — прошептала я.
— Назови меня по имени. Пожалуйста. Сейчас. Я прошу тебя.
И я не выдержала.
— Лёша, — очень тихо произнесла я в первый раз.
— Ещё.
— Лёша…
Через полчаса он вывел меня из моего номера. Я смотрела на него и глазам не верила. Передо мной был другой человек: спокойный, сильный, уверенный. И в то же время это был тот самый мужчина, который брал меня до стона, до отчаянного крика. Алексей и я дошли до стоянки такси. Пока я смущалась, боясь увидеть чужие косые взгляды, он наклонился ко мне и с заговорщицким видом быстро сказал:
