Впрочем, отличился и Эван-Томас. Прежде чем повернуть на новый генеральный курс, он счел себя обязанным выполнить очередной зигзаг и оказался вообще в 10 милях от «Лайона». В 14.32 Битти увеличил скорость до 22 узлов, и линейные корабли начали быстро отставать. Желание Битти как можно быстрее догнать противника, глупость Сеймура и еще большая глупость Эван-Томаса наложились друг на друга. В результате линейные крейсера лишились поддержки 4 мощных линкоров, которые могли с самого начала изменить ход боя, так как расстояние между ними увеличилось до 10 миль.
Как же обстояло дело? Первый сигнал Битти о повороте был сделан флагами в 14.25, а в 14.30 был повторен прожектором на «Барэм», в бортжурнале указано, что он был принят в 14.34. Адмиральский штаб на мостике «Барэма» пришел к интересному выводу: сигнал не касается 5-й эскадры линкоров и адресован только линейным крейсерам, а Эван-Томасу передан в целях информации. В 1927 году Эван-Томас попытался объяснить свое поведение в этом бою:
«Единственное объяснение, которое я могу дать тому, что не получил никаких приказов, – это то, что вице-адмирал хотел указать 5-й эскадре линкоров иной курс. Вероятно, он хотел зажать вражеские легкие крейсера между нами. В противном случае, если бы он хотел, чтобы мы повернули, передать приказ прожектором можно было моментально. Но это произошло лишь после того, как «Лайон» запросил «Тайгер» по радио, передал ли тот приказ поворачивать на «Барэм». Лишь тогда вице-адмирал понял, что происходит».
Объяснение потрясающее. 6 линейных крейсеров и 4 линкора, не считая кораблей сопровождения, – это именно те силы, которые нужно бросить на уничтожение 2 легких крейсеров, да еще при этом предпринимать хитрые маневры. Вам это ничего не напоминает? Правильно, действия русских командиров в позорном бою у Гогланда в 1914 году, когда 4 русских крейсера долго и упорно ставили в два огня ничтожный минзаг. В результате 5-я эскадра линкоров повернула на юг только в 14.40, причем, как полагали ее офицеры, самовольно, и увеличила скорость до 22 узлов.
Джеллико бесстрастно констатирует:
«Увидев крупные силы неприятеля и зная, что самая сильная группа его кораблей находится в 5 милях позади, было бы разумно немедленно сосредоточить свои силы, особенно потому, что 5-я эскадра линкоров была на 3–4 узла тихоходнее линейных крейсеров. Дистанция была слишком велика, чтобы различить флажный сигнал, и линейные крейсера слишком сильно дымили, чтобы можно было увидеть их маневры. Поэтому сигнал следовало передать прожектором или по радио, либо обоими способами. В 14.39 (по журналу «Галатеи») или в 14.35 (по журналам «Айрон Дьюка» и «Лайона») «Галатея» сообщила, что видит большое количество дымов по пеленгу ONO. Это была прямая причина сосредоточить силы, более того, еще имелось время для такого сосредоточения, так как Битти в своем донесении указывает, что противник не мог прорваться к Хорнс-рифу, не вступив в бой».
Ошибка Битти, не сумевшего сосредоточить свои силы, имела более серьезные последствия, чем промахи Хиппера. Легкие крейсера Бёдикера сразу помчались на помощь «Эльбингу», а Хиппер этого не сделал. Дело в том, что «Галатея» сначала приняла германские миноносцы за свои и прожектором запросила опознавательные, передав заодно и свои собственные. Англичанам еще аукнется это разгильдяйство. Почему-то в Гранд Флите было принято считать, что любой встреченный корабль это свой, и лишь после доказательства обратного его зачисляли во вражеские, привычки мирного бытия, как видим, не изжились даже после двух лет войны. В следующей мировой войне предпочитали по ошибке обстрелять своих, только бы не упустить врага. Мадлунг оценил важность полученной информации и сразу передал прожектором английский опознавательный «PL» командиру. Но сообщение «Эльбинга» на «Лютцове» было расшифровано неправильно, получилось, что замечено 24–26 вражеских линкоров. Разумеется, Хиппер поспешно повернул на SSW, предположив, что налетел на главные силы Джеллико, однако он быстро понял свою ошибку и в 14.52 повернул на WNW, чтобы помочь эскадре Бёдикера. В 15.00 он уже опознал противника как 4 легких крейсера и увеличил скорость до 23 узлов, надеясь перехватить их. Странное решение: нужно было сразу увеличивать скорость как минимум до 26 узлов. Но мы еще не раз увидим, что скорости германских линейных крейсеров в этом бою будут куда как далеки от значений, показанных (показанных ли?) на испытаниях.
Есть еще одно объяснение, но уже настолько безумное, что я отказываюсь в него верить. Однако оно существует. Британский флот переходил на летнее время, и на кораблях Битти часы были установлены на GMT – время по Гринвичу. Зато на эскадре Эван-Томаса они показывали BST – британское летнее время, которое было на час впереди Гринвичского. Подходило время «чая в семь склянок», а чай, как известно, в Англии дело святое, поэтому на кораблях Эван-Томаса занялись чаепитием, и тут уже было не до слежения за сигналами Битти.
В 14.40 Александер-Синклер, гнавшийся за «Эльбингом», передал по радио: «Замечены большие дымы на ONO». Через 10 минут он передал новое сообщение: «Дымы 7 кораблей, кроме крейсеров и эсминцев. Они повернули на север». После этого Битти понял, что противник находится севернее и восточнее его кораблей и бой неизбежен, так как немцы оказались отрезаны от Хорнс-рифа. Но желание как можно быстрее начать бой заставило Битти полным ходом мчаться на звук выстрелов, не обращая внимания на все больше отстающие линкоры Эван-Томаса. Впрочем, скорость крейсеров Битти тоже была не слишком впечатляющей.
В 14.47 он приказал гидроавиатранспорту «Энгедайн» поднять в воздух одну из его «этажерок». Кстати, это был самый опасный момент для корабля. После поворота Битти на север гидроавиатранспорт оказался в арьергарде, причем как раз с того направления, откуда появление противника было наиболее вероятным. Опасность положения «Энгедайна» осознал лишь контр-адмирал Нэпир, который в 14.31 приказал ему идти на сближение с линейными крейсерами. Экипаж капитан-лейтенанта Робинсона побил все рекорды, готовя неуклюжий аэроплан к вылету. Однако только через 21 минуту лейтенант звена Ратленд сумел поднять в воздух свою машину, ведь для этого требовалось извлечь машину из ангара, расправить крылья, спустить ее на воду, завести мотор… Низкие тучи вынудили Ратленда лететь на высоте всего 1000 футов, и через 10 минут он заметил противника.
«Чтобы выяснить, кто это, мне пришлось подлететь на расстояние 1,5 мили. Они открыли по мне огонь из зенитных и других орудий. Мы ощутили толчки от взрывов шрапнели. Снаряды рвались на расстоянии 200 футов от нас. Когда Тревин <наблюдатель> выяснил численность и диспозицию противника и отправил донесение, я увеличил дистанцию до 3 миль. Погода немного улучшилась, и мы смогли видеть одновременно и неприятеля, и наш флот. Это зрелище я никогда не забуду! Наши линейные крейсера и линкоры типа «Куин Элизабет» вместе с легкими крейсерами и эсминцами сопровождения мчались вперед, чтобы отрезать неприятеля. В 15.45 лопнул бензопровод к левому карбюратору, мой мотор начал терять обороты, и я был вынужден снижаться. Приводнившись, я с помощью резиновой трубки исправил поломку и сообщил, что снова могу взлететь. Однако я получил приказ подойти к борту корабля и краном был поднят на «Энгедайн».
