Я мысленно желал ей «очнуться» подальше от диких племен, непролазных джунглей и людей, считающих ее своей собственностью. Я хотел, чтобы ей повезло так же, как и мне: чтобы она открыла глаза в госпитале цивилизованной страны и смогла сделать звонок, не выходя из палаты. И сделала его вопреки всем разногласиям с Уайдбеком.
– Надеюсь, она все-таки одумается и позвонит, – взмолился я вслух.
– А если нет? – присел рядом Альчи.
– А если нет, то я все равно найду ее, и тогда мало не покажется, – процедил Неофрон, набросил на себя куртку и вышел на улицу, хлопнув дверью так, что та чуть с петель не слетела.
* * *
В самом начале декабря, когда мы уже начали паковать оборудование в чемоданы, Уайдбек выяснил новые подробности жизни Феликса – я был уверен, что парня звали именно так. Феликс до фатальной передозировки успел совершить несколько вооруженных ограблений, пришить трех человек и с ноября находился в розыске. Полиции так и не удалось выяснить его имя и фамилию, но фоторобот вовсю гулял по городу.
Так что пришлось озаботиться тем, чтобы новая облицовка значительно отличалась от варианта, предложенного прежним владельцем: отпустить бороду, надеть контактные линзы, заклеить броский шрам над левой бровью. И наконец, отрастить волосы, чтобы замаскировать шрам на затылке. Судя по всему, Феликсу когда-то весьма успешно попытались снять скальп.
Двадцатого декабря я, Альцедо, Неофрон и его парни наконец вылетели из Борисполя в Швейцарию. Все прошло так гладко, что Неофрон, кажется, был даже немного разочарован.
Рождество я встретил уже в реабилитационном центре в Лугано и провел там три месяца, наполненных утомительным бездельем: ел, спал и восстанавливал физическую форму. Ни на что большее моя оболочка не была способна. Внутренние органы были в весьма плохом состоянии, обнаружилось несколько старых переломов: ребра, фаланги пальцев, нос, – и ощутимые проблемы со зрением. Но в остальном мне несказанно повезло: вирус иммунодефицита, маркеры гепатитов и других сколько-нибудь серьезных заболеваний в крови обнаружены не были.
Лазерная коррекция вернула мне стопроцентное зрение, были бесследно удалены все татуировки и рубцы, за исключением шрама на затылке. Он требовал хирургической пластики с последующей шлифовкой и локальной пересадкой волос. Я откупился от всей этой возни одним весомым аргументом: «и так нормально». Я не собирался возвращаться на Украину ни при каких условиях, а значит черт с ним, со шрамом.
С Кором мы больше не общались. После нашей последней драки между нами словно проложили непреодолимую полосу препятствий, которую ни один из нас больше не мог и не хотел преодолеть.
Помолвка с некой Кристиной так и не состоялась, но я не сомневался, что на этом его эксперименты не закончатся. Наоборот – это самое-самое начало. Потом Кор выразил желание поработать в сиднейском офисе Уайдбека. С тех пор мы ни разу не виделись. Я не говорил о нем, не интересовался его жизнью и пропускал мимо ушей любые новости о нем. Семья воспринимала эту нашу ссору как нечто преходящее, и у меня не было никакого желания убеждать их в обратном.
* * *
В начале весны Уайдбек провел очередную конференцию. Мне накануне выпала ночная смена в госпитале, так что я заявился туда, едва стоя на ногах. Но мою сонливость как рукой сняло после того, как в конференц-зал вошел Альцедо и направился прямиком ко мне. Святые угодники, на это стоило посмотреть: миниатюрная цыпочка, в туфлях на шпильке, строгом деловом костюме и прической под названием «Это только кажется, что я уснула с мокрой головой, а потом забыла расчесаться, на самом деле я провела три часа в салоне и выложила за это две сотни швейцарских франков».
Альцедо уселся рядом и закинул ногу на ногу.
– Кажется, ты вошел во вкус, – давлюсь от смеха я.
Едва я успел побороть очередной приступ смеха, как в зал вошли родители, Никтея и группа экспертов, готовых продемонстрировать очередное достижение науки.
– Что там ваша братия изобрела на этот раз? Эликсир молодости?
– Я не при делах. Это не мой департамент, – зевнул Альцедо. – Нанотехнологи что-то состряпали, если верить слухам…
Следующие два часа конференции можно было бы уместить в десять минут. Если бы светила науки хотели домой в кровать так же сильно, как я, и если бы перерывы на кофе были слегка покороче, то все ноу-хау можно было бы сформулировать тремя предложениями: Уайдбек планировал начать выборочную окольцовку птиц в Европе. Отслеживать программно передвижения чувствительных к десульторам птиц и фиксировать точки их повышенного скопления. Эти скопления могут указывать на нахождение там одного из нас – застрявшего в теле-ловушке.
Для окольцовки планировалось использовать мини-GPS-Трекеры, похожие на полоски тонкой полимерной бумаги. Я прихватил коробку таких маячков и поехал домой. На балконе моей квартиры уже пару дней гуляла белая цапля. Я перевернул птицу вверх тормашками и наклеил маячок ей на лапу. Мой первый посильный вклад в проект BirdTrack. Если верить инструкции, маячок активируется, как только намокнет, и сам включится в систему слежения.
– А теперь марш отсюда, – сказал я цапле и подбросил ее в воздух. Та взмахнула белоснежными крыльями и не спеша полетела к озеру.
* * *
Одна из пациенток в моем госпитале – какая-то русская туристка – обсуждала с подругой детективный сериал.
– Конечно, убийца он, кто же еще, – сказала она, закатив глаза.
Я проверил капельницу и направился к двери.
– Это была улика, говорю тебе…
Я схватился за ручку двери и застыл, как вкопанный. Внезапно, на долю секунды, я снова увидел себя глубоко под водой: мимо плывут рыбы, высоко, на поверхности воды играют солнечные блики…
– Вряд ли это тянет на улику, – возразила ее приятельница..
И еще один приступ дрожи. Было похоже, тот, кому до меня принадлежало тело, изрядно напортачил. Его просто встряхивало на слове «улика».
«Все нормально, – сказал я в шутку телу. – Ты в безопасности. Я не собираюсь возвращаться на Украину».
Я не смог толком уснуть в ту ночь. Что-то растревожило все до единого нервы. Нечто настолько неуловимое и утекающее, что едва ли тянуло на остаточную реакцию. Всего лишь слово. То ли из какого-то славянского, то ли из какого-то другого языка. Слово, означающее что-то холодное и текучее, как вода, что-то яркое, как блик на стекле, и стремительное, как волк.
Оно возникло из темной пустоты моего нового «дома» и тут же отступило обратно во тьму. Как кошка, которая осторожно входит в гостиную и, увидев вместо хозяина чужака, тут же прячется…
– Не сходи с ума, – сказал мне Альцедо после того, как я рассказал ему про воду и блики и про то, как мне осточертело видеть их во сне. – Мне вот снятся теннисные мячики чуть ли не каждую ночь. Дошло до того, что вчера я поехал на корт и стучал мячами об стену, пока в глазах не зарябило… Кстати, помнишь силентиум, который стирает два часа свежих воспоминаний?
