Дио вскакивает и начинает порхать вдоль книжной полки, выискивая нужную книгу.
– Вот она, да, слушай! «Птицеликая, разворачивай крылья, перо к перу, как лепесток к лепестку…»
Дио стоит передо мной и громко читает клятву, которую пятьсот лет назад мой бородатый предок читал своей невесте перед алтарем. Эта тяжелая старая латынь так не вяжется с ее юным звенящим голосом.
– А потом! Представь! Я показала все это маме и… Ни за что не угадаешь! Она сказала, что десульторы до сих пор читают эти обеты в церкви! Я была под таким впечатлением, что сразу выучила женскую часть! Ха-ха! Замужество не застанет меня врасплох!
– Да ну! – изумляюсь я.
– Ну да! – сияет Диомедея. – А тебе придется выучить мужской обет, как только соберешься жениться!
Я смотрю на Дио и не могу сдержать кривую ухмылку.
– Даже теперь, зная, что никогда не сможешь никого полюбить, ты допускаешь вероятность брака с кем-то?
– Конечно, – кивает Дио. – Он, мой будущий муж, все равно будет классным парнем, независимо от того, буду я его любить или нет. И к тому же я когда-нибудь хочу детей!
Я закатываю глаза.
– Детей, которые, вероятно, полжизни проведут в телах умалишенных и калек? А я, пожалуй, пас.
Дио застывает на месте и смотрит на меня, сжав губы. Атмосфера беззаботного веселья, секунду назад царившая в комнате, тут же исчезает.
– Может, ты прав насчет детей и этой мутации нужно позволить просто исчезнуть… – разводит руками Дио. – Но одиночество – это тоже не вариант. В конце концов можно жениться, чтобы просто сделать… счастливым кого-то.
Я чувствую себя злодеем, который только что взял и наступил грязным ботинком на розово-голубую детскую акварель.
– Ладно, герцогиня Феррарская, подайте сюда ваши брачные обеты, так и быть, я выучу мужскую часть… Птицерукая, разворачивай крылья!
– Птицеликая! – покатывается со смеху Дио.
– Вот это не повезло девушке с мордашкой…
* * *
Я удержался в родном теле ровно год. Меня снова выбросило в начале 2004-го, когда я вел машину из Лозанны в Лугано. В лобовое стекло врезалась птица. Я резко затормозил, чувствуя как впивается в грудь ремень безопасности. Это ощущение было последним, что я запомнил.
Точкой выхода оказался Токио.
Мужчина тридцати лет бросился вниз головой с Радужного моста. Его душа покинула тело, когда тело ударилось о поверхность воды. Нырять в его теле пришлось уже мне. Меня вытащили спасатели, которые дежурили на воде с момента поступления сообщений о самоубийце, и доставили в госпиталь. Оттуда я сделал контрольный звонок и уже неделю спустя начал восстановительное лечение в Чешском Раю
[26]
, в одном из реабилитационных центров Уайдбека.
Там-то я и познакомился с Катриной Кубиш. С девушкой, чей ангел-хранитель был величайшим бездельником и пройдохой. Будь он хоть сколько-нибудь компетентней, он бы никогда не позволил ей встретить меня. С каким удовольствием я бы сейчас начистил морду этому крылатому профану. Он должен был уберечь ее, должен был…
4. Катарина
«Параграф 8. Физиология перемещений. Остаточные реакции. Компьютер меняет одну операционную систему на другую, но жесткие диски по-прежнему забиты файлами. К большей части из них слоено теряешь право доступа.
Но время от времени ты обнаруживаешь в своей голове что-то, что никак не может принадлежать тебе. Например, тебе вдруг ужасно хочется поплавать. Потому что, допустим, до того как стать твоим, это тело принадлежало какому-нибудь черному от загара пацану, который половину своей короткой жизни провел на доске для серфинга…»
Я сидел в саду реабилитационной клиники в тени раскидистого дерева и до одури хотел саке
[27]
. Я никогда не пробовал его, но, видимо, предыдущий хозяин моего тела был от напитка в восторге. Потом я на секунду увидел низкий столик из темного дерева, уставленный расписной фарфоровой посудой. На тарелках суши роллы, суп, дымящийся рис, запеченная рыба и маринованные овощи…
– Itadakimasu
[28]
… – бормочу я.
Все это здорово смахивает на сон наяву. Дальше я на мгновение вижу сидящую напротив девушку-японку в белоснежном кимоно. Ее волосы рассыпаны по плечам, она наливает саке из маленького кувшина в такую же маленькую чашку…
– Эй, зажигалки не будет?
Я открыл глаза и вздрогнул. Передо мной на расстоянии вытянутой руки стояла японка из моего видения: черные волосы, светящаяся кожа, белое кимоно. Я шумно втянул воздух и протер глаза. Когда я снова открыл их, напротив стояла девушка в белой больничной пижаме. Она не была японкой, скорее европейкой, но что-то в ее разрезе глаз и форме губ ясно указывало на Восток.
– Зажигалка? – повторила она.
– Я не курю, – ответил я.
Она молча разглядывала меня секунд этак пять, а потом выдала:
– Хочешь, научу?
Я не смог сдержать улыбку.
– Катрина, – добавила она и протянула мне тонкую, невесомую ладонь с перебинтованным запястьем.
Я порылся в памяти в поисках подходящего имени. Уайдбек еще не сделал мне поддельных документов, так что можно сказать все что угодно. На мгновение я снова вижу японку в кимоно, подливающую мне саке. «Эйджи…» – обращается она ко мне.
– Эйджи, – говорю я Катрине и протягиваю ей руку.
Она не была десультором. Клиники Уайдбека были открыты и для простых людей, особенно для тех, кто мог позволить себе палату люкс за тысячу евро в сутки. Она была одной из пациенток, но я понятия не имел, кто она и откуда.
– Что лечим, Эйджи? – поинтересовалась она, садясь рядом.
– Шею.
Я здорово треснулся об воду, когда упал с моста. Боль в шее с тех пор не давала мне покоя.
– А ты?
Она помедлила с ответом.
– Зависимость.
Я вскинул брови. Зависимость в столь юном возрасте? Ей было лет шестнадцать-семнадцать на вид. Лицо – свежее и юное, без следов какой бы то ни было зависимости.
– Были небольшие проблемы… с алкоголем.
– Придумай что-нибудь поубедительней, – смеюсь я.
Она поворачивает ко мне свое прелестное лицо:
– Зависимость, клянусь. Они тут пичкают меня какими-то колесами, аминокислотами и витаминами и заставляют есть лошадиными порциями… Но видел бы ты меня пару недель назад!
