– Ты что-нибудь помнишь? – робко заговорила мама.
Я всмотрелся в ее лицо. Она как будто постарела на несколько лет. Что я натворил?
– Да. К Кору клеился какой-то мужик, и Кор наподдал ему… Потом нас хотела задержать охрана, и мы… сбили одного из них, когда пытались свалить…
Я попытался привстать на локтях, но не смог толком пошевелиться. Мое тело едва слушалось меня. О нет, меня забросило в тело парализованного?! Я осмотрел свои руки, лежащие поверх одеяла: те были моими собственными, хвала небесам…
– Что случилось? – спросил я хрипло. Кажется, я успел заработать ларингит, пока был в отключке: мой голос звучал странно резко и низко.
Мама, отец и рыжебородый мужик осторожно переглянулись.
– Где Кор?
Молчание. Я нервно сглотнул. Что-то случилось с Кором… Мы куда-то врезались и теперь…
– ГДЕ КОР?!
– Я здесь, братан, – ответил мужик с рыжей бородой.
Теперь мои голосовые связки подвели меня окончательно. Я не мог выговорить ни слова. Я просто переводил взгляд с отца на мать, с матери на рыжебородого и снова на отца. Окей, я сдаюсь. Этот ребус мне не по зубам…
И тут дверь распахнулась и в палату влетела девушка-подросток со светлыми волосами до плеч, в короткой белой курточке и рюкзаком через плечо.
– Приехала, как только узнала! О, Крис!
Она бросилась ко мне и опустилась на колени у кровати: сияющая и плачущая одновременно. Я начал задыхаться и непроизвольно искать руку матери. Перед глазами поплыли звезды. У кровати сидела моя младшая сестра Диомедея: она больше не была ребенком, ей было уже лет тринадцать-четырнадцать.
* * *
Родители рассказали мне все, как только я согласился на укол успокоительного. Кажется, только благодаря успокоительному я не начал рыдать в голос, вопить и выкрикивать ругательства.
Я ушел в «прыжок» в тот момент, когда вышибала взлетел над капотом машины. Кор привез мое тело домой. Звонка от меня ждали месяц, полгода, год… Безрезультатно. Четыре года спустя кто-то в Уайдбеке наткнулся на небольшую заметку в китайской газете о бездомном старике из провинции Цинхай, который успел стать местной знаменитостью. Старика не боялись дикие птицы: сотни маленьких птиц летели к нему, как мошки на свет фонаря. Иногда их было так много, что старика с трудом можно было разглядеть под пернатым покрывалом. А еще к ногам старика слетались горные орлы и грифы – эти просто стерегли старика, как верные собаки, и никого не подпускали к нему.
Сразу же после обнаружения этой заметки Неофрон с агентами Уайдбека вылетел в Цинхай. Найти старика не составило труда. Старик был явно не в себе: он общался только с птицами и не замечал людей.
Отец делает паузу и сухо кашляет в кулак. Рассказ дается ему с трудом.
– Ты попал в тело-ловушку. Провел эти четыре года в теле безумного калеки, сынок. Твое сознание не могло толком функционировать в том теле, но покинуть его тоже не могло. Ты жил в заброшенном доме в окружении птиц. Неофрон нашел тебя и заговорил с тобой на латыни. Ты не смог ничего ответить, но начал плакать, когда услышал латынь. Потом Неофрон дал тебе телефон, и ты молча нажал все одиннадцать цифр Уайдбека. Больше не требовалось никаких доказательств. Неофрон увез тебя в горы и…
Я прикрываю глаза, в висках пульсирует тупая боль.
– Убил меня…
– Да. Не было смысла пытаться вывезти это тело из Цинхая. Нужно было просто освободить тебя.
Смутные картины мелькают в моей памяти – такие же неясные и ускользающие, как обрывки снов, которые пытаешься вспомнить после пробуждения. Я обнимаю орла, он большой и теплый… Я ем остатки ржаной лепешки, найденной в мусорном баке… Я брожу по горам, по тропинкам, протоптанным овцами… Человек в черном приставляет пистолет к моему виску…
– Прости, что не смогли найти тебя раньше, сынок, – вздыхает отец. – В следующий раз точно повезет больше.
– Сколько лет прошло? – спрашиваю я.
– Почти четыре года. Тебе девятнадцать.
Я откидываю голову на подушку и закрываю глаза. Четыре года. Четыре года в полном беспамятстве, вне пространства и времени. Жаль, что я согласился на успокоительное: если бы я сейчас смог плакать, мне точно стало бы легче…
* * *
Полгода ушло на физическую реабилитацию. Я буквально учился заново ходить и держать ложку. За четыре года в постели мое тело пришло в полную негодность: я вырос, но был худым, как трость, и слабым, как младенец. Однако вопреки всему я чувствовал в себе огромный резерв энергии. Я спешил жить, насладиться этим коротким отрезком времени в родном теле, восстановиться так скоро, как это только возможно. Спешил узнать обо всем, что произошло за эти четыре года, повидаться с друзьями, продолжить образование.
Альцедо исполнилось шестнадцать: мой братишка уже коротал свой первый прыжок в теле чернокожего парня из Руанды. Диомедея училась в школе десульторов. Кор мотал второй срок – на этот раз в теле фермера из Шотландии, но его я почти не видел: Кор свалил в Англию и изучал экспериментальную психологию в Оксфорде.
Эланоидес приехала навестить меня, облаченная в тело какой-то русской красотки, погибшей в автокатастрофе.
– Такое милое тельце, мне нравится… Как тебе?
– Прекрасное тельце, – отвечаю я, хотя ее тело интересует меня сейчас меньше всего. Мне просто охота поболтать с ней за тарелкой равиоли и бокалом вина, как в старые добрые времена.
– Хочешь, останусь на ночь? – невинно вопрошает Элли.
– Это ты пытаешься подбодрить меня, что ли? – смеюсь я.
– Типа того. Мне тебя ужасно жаль, маленький больной десульторчик. Который четыре года не видел женщин.
Она явно издевается надо мной и не особо скрывает это.
– Никогда не слышал ничего более возбуждающего, – фыркаю я.
Эланоидес смеется – так же громко и заразительно, как и пять лет назад, когда мы только-только познакомились. И я безмерно рад, что она все еще умеет так смеяться.
* * *
– Ты знаешь, это просто поразительно, насколько органично крылатые мальчики вписались в христианскую религию! Да ведь они – точные копии языческих купидонов, детей Афродиты! А ведь в Библии нет никаких упоминаний о крылатых детях-ангелах. Ну совсем никаких. Вот те раз! Языческое божество сует свою хитрую головку везде и всюду, глядит на нас с полотен Рафаэля и Тициана, а христиане ни сном ни духом…
Мы с сестрой сидим в домашней библиотеке, закинув на стол ноги в теплых носках.
– Тебе очень нравится искусство, да?
– Ага, – кивает Дио, наматывая прядь волос на палец. – И литература!
Боже мой, да она же совсем взрослая… Кажется, шатаясь четыре года по Тибетскому плато, я пропустил все самое интересное.
– Ох, ты должен это увидеть! Верней, послушать. Я рылась в библиотечных архивах и нашла кое-что! Старинные обеты, которые герцоги и герцогини Феррарские читали друг другу в соборе при бракосочетании… Они так не похожи на христианские обеты и, кроме того, написаны на такой зубодробительной древней латыни, что дух захватывает! Когда-нибудь я переведу все это на французский и итальянский! На китайский и русский!
