Измученная Этель почти засыпала.
Там, за кулисами, девушка лет пятнадцати, похожая на ангелочка, залетевшего на колосники, свистом подозвала ее к себе.
— Сюда! Скорей!
Она помогла ей вскарабкаться наверх по запутанным лесенкам, а потом проползти по какой-то потайной трубе. Эта девушка спасла ей жизнь.
И теперь они сидели, прижавшись друг к дружке, между двумя цинковыми ребрами крыши, под летним небом.
— Кто ты? — спросила Этель.
— Это я вырубила электричество.
— Неужели ты?
— Я слежу за этим русским уже год.
— А как тебя зовут?
— Кротиха.
22
Ловушка
Париж, неделю спустя
Виктор Волк сидел, закрыв глаза, в металлическом кресле, привинченном к полу. Его руки и ноги были стянуты кожаными ремнями. Широкий металлический пояс не позволял двинуться с места.
Однако его лицо, довольно красивое, было спокойно и невозмутимо, почти равнодушно под слепящим вертикальным лучом света, направленным на него сверху.
Да и дышал он вполне ровно. Прожектор, висевший на тросе прямо над его головой, слегка раскачивался, отчего на лице пленника плясали мрачные тени, искажавшие его черты. Остальное пространство вокруг было погружено во тьму.
Сцена происходила в подвалах полицейского управления на набережной Орфевр.
Булар находился в темном соседнем помещении, откуда глядел сквозь стекло на арестованного. Он вернулся в Париж пять дней назад. Прочно стоя на своих коротких ногах, он макал кусок белого хлеба с маслом в чашку кофе размером с ночной горшок. Был час полдника.
Булар ждал Зефиро. Он ясно понимал, какой опасности подвергает жизнь монаха, который и так приложил немало усилий, чтобы изловить Виктора. И знал, что на набережной перед префектурой любой прохожий, любой безобидный с виду торговец мороженым может оказаться человеком Виктора Волка, который только и ждет, когда Зефиро выйдет из укрытия, чтобы опознать его и начать охоту.
Полицейские службы по просьбе Булара выделили бронированный фургон для доставки Зефиро из Марселя в Париж, но тот отклонил это предложение, сказав, что доберется своим ходом. Он не указал ни день, ни час своего приезда, обещав только, что явится до конца июля.
А июль истекал уже через несколько часов.
— Новостей от З. нет?
Булар адресовал этот вопрос своему подчиненному, который не отрывал глаз от Виктора.
— Нет, — ответил Авиньон.
— Если он не приедет, я не знаю, что сделаю.
Но вы как будто были уверены в этом господине З.?
Комиссар покачал головой.
В любом случае мы не сможем долго задерживать Виктора, — сказал он. — Если З. не приедет, чтобы опознать его, все будет кончено. Завтра его придется освободить. Слишком уж сильно на нас давят сверху.
— Да, министр опять звонил сегодня утром.
— Знаю. Они все боятся Виктора Волка.
Авиньон добавил:
— Советник министра как раз и сказал, что ему известно о некоем Гастоне Баливере, торговце бобровыми шкурками, который по ошибке был арестован на французской границе, и канадские власти требуют его освобождения как своего подданного.
Разъяренный Булар едва не подавился бутербродом.
— Никакой он не Баливер! Его зовут Виктор! И Канада ничего такого не требовала! У меня есть доказательства, что его паспорт — фальшивка. Настоящий Гастон Баливер умер двенадцать лет назад, поскользнувшись в собственной ванной. Я абсолютно уверен, что человек, который сидит там, в кресле, — Виктор Волк. И министр в этом убежден так же, как я. Но поскольку Виктор купил половину президентов мира, задарив их антверпенскими изумрудами и рубинами, они все забеспокоились. Еще бы — в будущем году они рискуют лишиться своих отпусков…
Виктор Волк, отделенный от беседующих стеклом тройной толщины, не мог слышать их разговора. Тем не менее он с легкой усмешкой глядел именно в сторону Булара, который бурно жестикулировал в темноте.
Этель сидела, чинно сложив руки на коленях, в просторном зале ожидания полицейской префектуры.
Здесь было много народу и много суматохи. Присутствие Виктора Волка в недрах этого здания обязывало к многочисленным мерам предосторожности. Люди нервничали. Посетителей принимали с большим опозданием.
Этель рассматривала собравшихся.
Ожидающие представляли собой довольно пеструю компанию: женщина с тремя детишками, адвокат, сосавший персиковую косточку, контролер метро, рыжий мужчина, который читал с затычками в ушах, чтобы не слышать шума, каменщик, зажавший в руке розовую повестку, которую он совал всем подряд, прося растолковать ему содержание, обворованные туристы, ограбленные обыватели, вдовы убитых, дряхлые старики, которые, судя по их виду, сидели тут еще с прошлого века, и, наконец, импозантный человек в строгом костюме, с чемоданчиком у ног, на котором было написано «Дератизация
[40]
. Смерть крысам: быстро и эффективно».
Этель бросила взгляд на стенные часы. Она в очередной раз сообщила своим «покровителям», что едет навестить тетушку на остров Сите.
После знаменательного вечера в театре Кэмероны очень изменились. Они ни единым словом не попрекнули ее за внезапное исчезновение во время антракта на «Ромео и Джульетте». Их вполне удовлетворило ее объяснение, что она неважно себя почувствовала и вышла на улицу, чтобы выпить в кафе на углу сладкого лимонада.
Услышав, что ей стало дурно, старшие Кэмероны ответили, понимающе подмигнув сыну:
— Наверное, это от волнения.
А бледный Том стоял рядом с Этель, и ему хотелось провалиться сквозь землю.
Этель записалась на прием к Булару. Она знала, что он вернулся в Париж. Дежурный полицейский подтвердил ей это.
Только что он выкрикнул чью-то фамилию. При каждом вызове рыжий человек, сидевший напротив Этель, аккуратно вытаскивал затычки из ушей, вставал, клал на стул раскрытую книгу, чтобы не потерять свое место и, одновременно, нужную страницу, и подходил к полицейскому.
— Кого вы сейчас вызвали?
— Мадам Пуаретт!
— А… Ну, это не я. Благодарю.
И он снова усаживался, затыкая уши восковыми пробками.
Мужчина с чемоданчиком дератизатора сидел рядом с Этель. И каждый раз они оба дружно посмеивались над рыжим, словно дети над клоуном.
Этот мужчина не очень-то походил на дератизатора.
Вошел еще один полицейский и стал обходить зал, разыскивая кого-то. Наконец он остановился перед соседом Этель.
