Папаша Кэмерон, читавший французскую прессу, намекнул Тому, что журналист заслуживает вызова на дуэль. Но его сын и супруга сочли, что с этим можно и повременить.
А Этель даже не узнала об этом случае. У нее было слишком много других забот.
Еще до отъезда из Шотландии она предупредила Кэмеронов, что ей иногда придется отсутствовать на светских мероприятиях, чтобы навещать тетушку, жившую в центре Парижа, на острове Сите. Старшие Кэмероны сперва выказали недовольство, но потом, узнав, что тетушка очень богата, очень стара и бездетна, даже поощрили это благородное намерение.
Итак, однажды Этель села в автобус и отправилась на набережную Орфевр в двух шагах от собора Парижской Богоматери.
Старую тетушку звали Огюст Булар.
Этель хотела узнать у него, есть ли новости в деле Ванго.
Однако в комиссариате она встретила только лейтенанта Авиньона — сам Булар отсутствовал.
— А завтра он будет здесь?
— Нет, мадемуазель.
Авиньон узнал Этель. Он усадил ее в кабинете Булара, но она тотчас вскочила на ноги и стала прохаживаться по комнате, разглядывая папки, бумаги и фотографии на стенах.
— Где же он?
— Этого я не могу вам сказать.
— А когда он уехал?
— Вчера.
— И куда же?
— Я же сказал, что…
И оробевший Авиньон протянул руку к папке, которую девушка начала листать.
— Прошу вас, мадемуазель…
— Месье?
Его мизинец случайно коснулся мизинца Этель. Она не шевельнулась, а лейтенант густо покраснел. Когда он был уже на грани обморока от смущения, она наконец убрала руку.
— Значит, он все еще в отпуске, этот месье Булар. Мне кажется, зимой я видела его в полосатом купальнике на берегу Боденского озера.
— Нет, это он… по работе, — пролепетал Авиньон, вытаращив глаза от одного только упоминания о своем шефе в полосатом купальном костюме.
— Тогда где же он в конце концов?
— Я уже объяснил, что не могу этого сказать.
— Да нет, вы уже сказали.
Авиньон даже подскочил. Что он такое сказал?
— Я шучу, — вздохнула Этель, вытаскивая из пробковой доски кнопки, державшие рисунок. — Это вы его скопировали?
— Да.
— Недурно.
Это был портрет стрелка, который Этель набросала пятнадцать месяцев назад и отдала комиссару в зале «Курящего кабана».
— И скоро ли я смогу увидеться с комиссаром?
— Через две недели.
От неожиданности Этель даже уронила портрет.
— Через две недели? А если у меня срочное дело?
— Могу только повторить, мадемуазель: приходите через две-три недели.
Тем временем Булар уехал за единственным свидетелем, способным установить личность Виктора Волка. Для него не было более срочной задачи, чем эта. Он уехал один, не сообщив ни одной живой душе, куда направляется. Даже своему верному Авиньону.
Этель подняла с пола рисунок и вгляделась в лицо убийцы. Лицо состояло из трех фрагментов. Она вопросительно взглянула на Авиньона.
— Да, — ответил лейтенант, — я рисую усы и волосы на отдельных листках. Это самые простые изменения внешности, на которые идет преступник, находящийся в розыске, — состригает волосы или сбривает усы.
Гордый своей выдумкой, он достал коробку с картонными изображениями разных причесок, бород и бакенбард, которые можно было комбинировать при составлении словесных портретов.
— Вот, глядите, это совсем просто. Я часто этим пользуюсь.
Этель положила картонки на письменный стол и несколько минут поиграла ими, то добавляя русскому усы, то убирая их.
— Ну вы и хитрец, лейтенант! — сказала она.
Авиньон снова залился румянцем. Этель направилась к двери.
— Вы не оставите записку комиссару? — спросил Авиньон, провожая ее к выходу.
— Нет, я приду сама. Спасибо.
И она крепко пожала ему руку.
Вернувшись в кабинет, Авиньон с улыбкой обнаружил, что Этель приставила к лицу стрелка длинные косы вокруг головы на эльзасский манер и жидкую бороденку, какие бывают у старых китайцев.
Несколько минут он сидел погрузившись в мечты. Эта девушка словно сошла со страниц какого-нибудь романа. Даже аромат ее духов, и тот казался нереальным.
А Этель, сев в автобус на набережной Больших Августинцев, вынула из сумки тоненькую, почти невесомую коричневую папочку, найденную на полке в кабинете Булара. На обложке было написано одно слово: КРОТИХА.
А ниже — еще два, подчеркнутых красным: «Пустой след».
Это было единственное досье, вызвавшее интерес Этель; оно попалось ей на глаза по чистой случайности. Досье на девушку, которая близко общалась с Ванго.
Этель открыла папку. Она была пуста.
В театре шел третий акт пьесы. Этель слушала отца Джульетты, клявшегося дочери, что силой отдаст ее замуж за того, кого он выбрал для нее. Джульетта сопротивлялась. Ее сердце принадлежало Ромео.
Увертливая, как угорь, Этель ловко отдернула руку, которую хотел взять Том. Она смотрела на Джульетту, стоявшую перед отцом. А отец Томаса посылал ободряющие знаки своему сынку Томас Кэмерон пытался улыбаться, а сам судорожно вцепился в кресло, борясь с желанием броситься в оркестровую яму. Она его не любит. Ну как жить после этого?! И как объяснить свое фиаско родителям?!
Ты, неженка, будь к четвергу готова
Отправиться с Парисом в храм Петра —
Иль на вожжах тебя поволоку.
Так кричал на сцене отец Джульетты.
В соседней ложе воцарилось молчание. Светловолосый человек по-прежнему с пристальным вниманием следил за ходом спектакля.
Его звали Сергей Прокофьев. Тем летом 1935 года он работал над музыкой к балету «Ромео и Джульетта», на которую его вдохновила трагедия Шекспира. Он узнал, что эту пьесу ставят в Париже. И ему разрешили поехать туда, чтобы посмотреть ее.
Но он находился здесь под пристальным наблюдением, и его почти сразу же должны были вывезти обратно в Советский Союз.
Занавес упал, зажглись люстры. Начался антракт.
Почти все повскакивали со своих мест, словно только и ждали этого момента. Увы, многие люди ходят в театр лишь ради антрактов.
— Хочешь выпить чего-нибудь, Этель?
— Нет, благодарю. Я останусь в зале.
Томас встал, заранее дрожа от того, что ему предстояло объявить отцу.
Этель бросила взгляд на светловолосого человека. Он тоже не двинулся с места. Его глаза не отрывались от занавеса, как будто он еще различал за ним тени персонажей. Кто-то из сопровождавших наклонился и стал что-то шептать ему на ухо. Этель видела этого второго только со спины. Когда он обернулся, ее сердце бешено заколотилось.
