— Да.
— Он и без того достаточно часто ею рисковал. Оставьте его в покое.
— Это уже в последний раз. Больше мы его не потревожим, но сейчас он единственный, кто может опознать Виктора. Вы должны его попросить. Скажите нам, где он находится.
Все трое долго лежали на воде, не говоря ни слова.
Жозеф Пюппе, до сих пор почти все время молчавший, обратился к Хуго:
— Сейчас 1935 год, война закончилась всего семнадцать лет назад, но может снова разразиться со дня на день. Вы же знаете, что творится в мире, доктор Эккенер. Да и кому знать, как не вам.
— Я не скажу, где находится монастырь Зефиро.
Они смолкли. По дороге мимо озера проехала машина. Дождавшись, когда вдали затихнет шум мотора, Эккенер повторил:
— Я ничего вам не скажу.
Эскироль пробормотал:
— А вы, Эккенер, все тот же.
— Что ты имеешь в виду?
— Кончай, Эскироль! — вмешался Жозеф.
— Я хочу сказать, — продолжал Эскироль, — что вы никогда ничего не делали для того, чтобы мир изменился.
— Не понимаю, о чем ты, — ответил Эккенер сдавленным голосом.
Но все трое прекрасно знали, что хотел сказать Эскироль.
Еще до прихода Гитлера к власти многие избиратели, как левые, так и нейтральные, просили Хуго Эккенера выставить свою кандидатуру на выборах. Но он отказался, чтобы не обижать своего соперника — старого фельдмаршала Гинденбурга.
Фельдмаршал был избран. И не смог помешать эскалации нацизма.
Гинденбург умер в августе прошлого года, и Гитлер мгновенно захватил его место.
При воспоминании об этом Хуго Эккенер испытывал, может быть, самые тяжкие угрызения совести.
Он услышал в темноте голос своего друга Эскироля:
— Теперь мне ясно, почему ваши цеппелины украшены свастиками…
Эккенер взметнул фонтан воды, рванувшись к Эскиролю, но того заслонил Жозеф. Несмотря на его крошечный рост, мало кто рискнул бы схватиться с боксером-парикмахером из Монако.
— Прекратите!
И они посмотрели друг на друга, все трое.
На рассвете Хуго Эккенер вернулся домой насквозь промокший и наткнулся на жену, которая еще не спала.
— Ты купался, Хуго? — спросила она, доставая полотенце, чтобы вытереть его.
С некоторого времени ее муж вел себя, как строптивый подросток…
— Где Этель? — спросил он, еле шевеля лиловыми от холода губами.
— Я предложила ей переночевать в комнате для гостей, но она уехала. Мне очень понравилась эта девочка.
— Да, — признал Эккенер, — мне тоже.
Он натянул пижаму и лег в постель.
Закрыл глаза, но так и не смог заснуть.
Он уже корил себя за совершённое. И весь остаток ночи провел в раздумьях о Зефиро и Ванго. Вот поистине странная прихоть судьбы — столкнуть на одном острове двух преследуемых, затравленных изгнанников.
Ведь в конечном счете Эккенер указал друзьям точное местонахождение острова Аркуда.
19
Предатель ульев
Аркуда, две недели спустя, июнь 1935 г.
Мелкие влажные облачка ласково обволакивали его лицо.
Ванго висел в огромной сетке, сплетенной из пеньковых волокон, на самой вершине острова. Он забирался в сетку по утрам, до того как рассеется туман, и разглядывал видневшийся вдали домик Мадемуазель, крошечный белый кубик среди других строений на острове Салина.
Он знал, что внешне жизнь его воспитательницы после прошлогоднего вторжения двух вооруженных бандитов мало изменилась. Добряк Базилио привел в порядок голубые фаянсовые плитки на стенах, а Мацетта нес караул поблизости, вместе со своим ослом.
С тех пор как Ванго вернулся в монастырь, он в первый день каждого месяца без спросу брал лодку, привязывал ее у подножия скал Поллары и бродил вокруг дома Мадемуазель. Бдительный Мацетта всегда возникал неизвестно откуда, готовый прикончить незваного гостя.
— Это я! — шептал Ванго.
И Мацетта с ворчанием опускал ружье.
Признав Ванго, он вел его в свою нору, стараясь не шуметь, чтобы не привлечь внимания Мадемуазель.
А та долго еще приходила в себя после нападения на дом. Она была уверена, что бандиты разыскивали Ванго. Но доктору она объяснила, что они, вероятно, хотели украсть ее сбережения — мол, одинокая женщина, иностранка, прячет груду золота в шкафу под стопкой белья.
Налетчики несколько дней рыскали в окрестностях, а затем отбыли восвояси. Мацетта крадучись сопроводил их до порта Липари и убедился, что они покинули Эоловы острова.
— Разрешите мне поговорить с Мадемуазель, ведь теперь их здесь нет! — умолял Ванго Мацетту.
Но тот каждый раз отговаривал его.
Ничего ей не сообщать, не видеться с ней, скрываться — вот единственный способ защитить ее. Если эти двое вернутся, они способны на все, чтобы заставить ее говорить. Так что для нее же будет лучше ничего не знать. И Ванго приходилось сдерживать себя, чтобы не вбежать в белый домик и не броситься в объятия своей воспитательницы.
Вот почему он каждое утро забирался в одну из сетей и с волнением разглядывал Салину сквозь влажный туман. А потом слезал вниз, на землю, ставя ноги в петлю за петлей, и брался за обычную работу.
Ему поручили расплетать мачтовые канаты, из которых затем вязали сетки. По ночам монахи развешивали пять таких огромных сеток на самых высоких утесах. Это было изобретением Зефиро. И тайной его райских садов.
Однажды, вскоре после того как Ванго впервые попал на остров, он спросил у Зефиро, глядя на пышные лимонные деревья:
— Откуда все это берется, падре?
Зефиро воздел палец к небу, и Ванго наивно подумал, что у него есть некое заумное метафизическое объяснение. Но вскоре он понял, что падре попросту указывал на облака.
На острове не было источника пресной воды.
Зато облачная влага медленно впитывалась в пеньковые нити сеток и стекала по ним в трубы, ведущие к подземным цистернам.
Одна такая сетка давала большое количество воды. А осенние и зимние дожди, чью воду также бережно собирали монахи, пополняли эти огромные запасы.
В результате на безводном островке накопилось столько воды, что хватило бы напоить стадо из сотни коров.
Поэтому, выходя по утрам из часовни, Ванго должен был первым делом спустить вниз все сетки, развешанные на высоких уступах, — так моряки спускают паруса на корабле.
За двенадцать месяцев пребывания на острове Ванго превратился в настоящего невидимого монаха. Все восхищались тем, как быстро он освоил их образ жизни.
