Раздался выстрел, и ласточка, сраженная пулей, на миг застыла, а затем начала бессильно падать вниз, вдоль фасада собора.
А пуля, пронзив птичье тельце, изменила траекторию и только слегка оцарапала бок Ванго, вместо того чтобы разорвать ему сердце.
На Салине Ванго высадился в порту Мальфы.
Уже темнело. Местные жители ждали прибытия парохода.
Вечерний променад… Тут можно было увидеть пароходную команду, помочь сгрузить вещи, посмотреть, кто остался на борту, чтобы плыть дальше, на соседний остров, обсудить незнакомых пассажиров. Ванго убедился, что его никто не узнаёт. Влюбленные парочки сидели на молу, свесив ноги над водой. Какой-то старик перебирал рыбу в корзине.
Ванго прошелся по набережной и явственно ощутил, как он изменился. Да, он стал совсем другим. Теперь он разглядывал жителей своего острова, тогда как прежде, в детстве, старательно избегал их.
Какой-то человек тронул его за плечо.
— Ты мне не подсобишь, парень? Надо почту наверх отнести. Берем каждый по мешку?
Ванго взвалил мешок на спину.
Он узнал этого человека по имени Бонджорно: тот развозил почту, продавал билеты на пароход, торговал овощами и обувью, вставлял стекла. Словом, подменял пятерых или шестерых островитян, которые отправились попытать счастья на другом конце света.
— Обычно меня выручает один из местных, у него есть осел, — сказал Бонджорно, — но сегодня его что-то не видать. Мешки надо втащить наверх, на площадь. Я тебе заплачу пару монет.
— Да ладно, — ответил Ванго. — Мне все равно в ту сторону.
Он глядел, как ребятишки прыгают в море с утеса. Нырнув, они исчезали в темной воде. Двое людей, мужчина и женщина, бегом спускались по извилистой тропе к пристани. Они кричали во весь голос, прося подождать. Кто-то ударил в корабельный колокол, чтобы поторопить их, как будто пароход уже собрался отчалить. Девушки, сидевшие на ящиках, смеялись. Какой-то парень прыгнул в море с кормы парохода. Ванго спрашивал себя, почему он никогда не плавал вместе с другими мальчишками.
Вдруг он увидел женщину, похожую на бродяжку, которая сидела скорчившись под дощатым навесом на молу.
— Кто это?
Видать, ты не здешний, — сказал Бонджорно.
— Нет.
— А говоришь почти как наши, местные.
— Я бывал здесь когда-то давно.
Бонджорно шагал впереди Ванго.
Эта женщина… она полоумная. Все ждет своего муженька… я уж и не помню, сколько лет. Вот пристроилась тут, чтоб его встретить.
— Куда же он делся?
— Лично я думаю, что помер. Но глядеть на нее — прямо жалость берет.
Он бросил ей монету и крикнул:
— Надо есть, синьора Джузеппина!
Ванго замедлил шаг. Он узнал Джузеппину, жену Пиппо Троизи.
— Вот сидит тут и плачет, сидит и плачет, — сказал Бонджорно.
Ванго не мог оторвать от нее взгляда.
— А ты сам куда путь держишь?
— Я? — переспросил Ванго в замешательстве.
— Ну да. Тебе-то после площади куда?
— Туда, наверх, к Мадонне-дель-Терцито, на богомолье.
Это была маленькая заброшенная часовня в перешейке между горами. Ванго не придумал ничего лучшего, чтобы удовлетворить любопытство Бонджорно.
И в самом деле, тот больше не задавал вопросов, пока они не дошли до главной площади Мальфы.
Там Ванго и оставил Бонджорно с его мешками, объяснив, что хочет добраться до места, пока совсем не стемнело.
— Возьми, — сказал тот, протянув ему несколько монет.
И когда Ванго отказался, добавил:
— Бери-бери, поставишь Мадонне свечку и за меня тоже. Ты там не один будешь, нынче утром туда еще двое приезжих поднялись.
Ванго взял деньги и вышел из деревни по западной дороге. Он почти бежал. Меньше чем за час он добрался до скалы над кратером Поллары. Внизу, в сотнях метров от него, находилось заброшенное селение, где только в одном доме слабо мерцал огонек.
Тем временем в этом домике в Полларе Мадемуазель сидела в маленьком кресле, которое Ванго, когда ему было двенадцать лет, смастерил из древесины, выброшенной морем на берег; она так долго пробыла в воде, что побелела и стала твердой и гладкой, как мрамор. Кресло походило на уютное гнездышко из деревянных плашек, скрепленных веревками. В нем было очень удобно сидеть. Мадемуазель проводила все вечера в этом кресле за чтением или шитьем; бывало, что поутру она и просыпалась в нем с книгой на коленях.
Нынче вечером книга соскользнула на пол. Но Мадемуазель не спала: она сидела и смотрела, как двое незнакомцев разоряют ее жилище.
Они вошли сюда молча, удостоив хозяйку лишь мимолетной вежливой улыбкой.
Спартанская обстановка домика слегка разочаровала их. Мадемуазель словно окаменела, она не в силах была и пальцем шевельнуть. Незнакомцы прошлись по комнате и, для начала, разорвали в клочья все книги ее скудной библиотеки. Найдя стопку бумаг в картонной папке, они вытряхнули их в дорожную сумку, принесенную с собой. Туда же швырнули и сшитую руками Мадемуазель тетрадь, где вперемежку были записаны стихи и ее хозяйственные расходы.
Потом они разбили несколько тарелок. И, словно вдоволь не натешившись, начали колотить по голубым фаянсовым плиткам, покрывавшим стены. Плитки не падали, они только покрывались тончайшей паутиной трещин, оставаясь на месте. Комната превратилась в какой-то головокружительный калейдоскоп.
Все это мужчины делали не произнося ни слова, как будто выполняли сложную работу, требующую предельной сосредоточенности. Чтобы оружие их не стесняло, они положили его на стол. Это были два автоматических пистолета Токарева — ТТ-33 — и дробовик весом не меньше шести-семи килограммов.
Когда они вошли, Мадемуазель не выказала никакого удивления.
Она сказала им по-русски, что ждала этого все последние пятнадцать лет.
Ванго спускался бегом по горной дороге в кромешной тьме. В эти минуты он чувствовал только одно: неуемную радость возвращения к любимым местам, к родному дому, к женщине, ставшей для него матерью, к этому бегу во мраке майской ночи после пятилетнего изгнания. Обо всем остальном он забыл.
Он срезал дорогу, повернув налево. Теперь он ясно видел белесоватую крышу домика, а подойдя ближе, и горевшую лампу на окне. Значит, она там.
Ванго не хотел пугать Мадемуазель. Он собирался сперва постучать, назваться. И поэтому отправился в обход. Оливковое деревце, встретившееся ему на пути, звонко зашелестело листвой, словно почувствовало его приближение.
Он прикоснулся к стволу ладонью, потом приник к нему лбом.
В крошечных окошках дома двигались, мелькали какие-то тени. Значит, она не спит.
