А рядом со стойкой портье, в мужской туалетной комнате, стоял толстяк — любитель оперы, пристально разглядывая себя в зеркале.
Проведя рукой по волосам, он снял парик, скрывавший его обритую голову. Потом запустил пальцы в рот и вынул резиновые толщинки, которые распирали изнутри его щеки, неузнаваемо преображая лицо. Затем сбросил подтяжки, расстегнул рубашку и вытащил наружу толстую каучуковую подушку, изображавшую тучное брюхо.
Приведя в порядок свой костюм, он сунул голову под кран.
Лицо, которое после этого отразилось в зеркале, принадлежало актеру Вальтеру Фредерику, премьеру берлинского Императорского театра и ярому противнику нацистского режима. Последние полтора года он жил под угрозой смерти, и теперь ему пришлось спешно покинуть Германию, чтобы добраться через Бразилию в Калифорнию.
Он думал, что там-то и завершится его актерская карьера. Мог ли он предвидеть, что еще через несколько лет добьется триумфального успеха в Голливуде и что судьба снова сведет его с Ванго?!
Выйдя в холл, он прошелся чечеточным шагом, в качестве прощального приветствия, за спиной Макса Грюнда, который в этот момент с треском положил трубку.
Это и был тот самый нелегал, которого упустил гестаповец.
Часть вторая
13
Девушка и комиссар полиции
Эверленд, Шотландия, 1 мая 1934 г.
Комиссар прибыл в замок к полудню.
Его путешествие длилось три дня — сначала на двух поездах, затем на пароходе. В Лондоне, при переезде с вокзала Виктория на вокзал Кингс-Кросс, у него украли чемодан. Он мгновенно вскипел от ярости, начав поносить англичан, а затем Наполеона — за то, что тот проиграл битву при Ватерлоо.
Прохожие удивленно поглядывали на человека, свирепо топтавшего тротуар и красного, как гриб мухомор.
Увы, комиссару ничего не оставалось, как плюнуть на все и вскочить в «Летучий шотландец» — новый поезд, который шел от Лондона до Эдинбурга семь или восемь часов. Вот где комиссар смог в полной мере насладиться комфортом современных железных дорог: половину времени он обедал в вагоне-ресторане, а вторую — просидел в парикмахерском салоне (здесь и такой был!), решив освежиться и привести себя в божеский вид перед завтрашней встречей. В Эдинбурге он провел остаток ночи в битком набитом привокзальном отельчике, где ему пришлось разделить номер с каким-то рыжеволосым верзилой, страдавшим бессонницей. В пять часов утра, когда сосед Булара наконец забылся сном, комиссар уже покинул отель.
К конечному пункту своего путешествия он добрался в повозке местного плотника. Высадившись перед замком, он долго остолбенело разглядывал его.
— Вы уверены, что это здесь?
И комиссар несколько раз повторил адрес вознице, который знаками подтвердил, что доставил его по назначению.
— Эверленд! — объявил он.
Булар поблагодарил плотника на ломаном английском и отпустил его.
— Вот оно как, киска моя…
И комиссар пригладил волосы под шляпой.
— Вот, значит, как… Сразу видно, что ты не бедствуешь, — пробормотал он, вспоминая хрупкую молодую девушку, с которой говорил всего несколько минут в Париже, на втором этаже «Курящего кабана».
Он-то приготовился увидеть лишь маленькую живописную усадьбу среди холмов. А перед ним высилась крепость, которая вполне могла навести страх на самого Муйредаха
[24]
.
Комиссар медлил, не находя в себе смелости, чтобы пойти на приступ этого замка. Хорошо бы сейчас облачиться в кольчугу, надеть шлем и раздобыть парочку конюших… Но пока у него с собой не было даже запасных трусов.
Спрятавшись за деревом, он попытался привести в порядок свой костюм. К счастью, при нем остался зонтик. Зонтик, который был главным украшением его гардероба, символом элегантности. Он вспомнил, как старенькая мать собирала ему чемодан в дорогу, приговаривая: «Я кладу тебе фланелевый пиджак, вдруг там будет какой-нибудь прием…»
Лондонский воришка, небось, уже напялил на себя лучший вечерний костюм комиссара и пьет за его здоровье, важничая, что твой принц. Но обиднее всего была потеря блокнота с записями, которые его преданный Авиньон делал во время их убогого парижского расследования.
— Ну, вперед, Булар!
И комиссар зашагал к замку, опираясь на зонтик, как на трость. Двойная дверь отворилась, когда он был еще в сотне метров от входа.
Рыцаря Булара давно ждали.
Впустивший его человек сказал на безупречном французском:
— Добро пожаловать, господин комиссар!
Он помог гостю снять пальто и взялся за его зонт.
От неожиданности Булар судорожно вцепился в ручку зонта.
Зонт. Он ни за что не отдаст свой зонт.
Человек тянул зонт к себе, а Булар удерживал его обеими руками.
Пристально глядя друг на друга, они медленно кружили вокруг закрытого зонта, упиравшегося острым концом в каменный пол. Это странное соревнование походило на самурайский поединок между шотландским мажордомом и французским полицейским.
— Вы мне позволите взять у вас зонтик? — спросил наконец мажордом.
— Я предпочитаю оставить его при себе, — ответил Булар, словно опасался, что в гостиной хлынет дождь.
Вышколенный слуга не стал спорить и уступил.
Булар успокоился. Зонт… это было все, что у него осталось. Его мать находила, что он весьма импозантно выглядит с зонтом в руке. А уж в этой цитадели он чувствовал бы себя голым, лишившись его.
Гостя усадили возле горящего камина в так называемой малой охотничьей гостиной, где, однако, свободно могли разместиться два-три почтовых самолета. Ему предложили выпить, он осушил бокал и принялся за второй. Мало-помалу ноги комиссара отогревались у огня. Он незаметно снял ботинки, чтобы высушить промокшие носки.
Обычно комиссар терпеть не мог ждать: достаточно было оставить его на минуту одного в чужом месте, как напряжение вокруг него сгущалось, точно в приемной у дантиста. Но на сей раз он блаженствовал, сидя у камина, среди картин и ковров. Еще немного, и он замурлыкал бы, как сытый кот.
Он вдруг осознал, что ему никогда еще не приходилось ждать встречи с юной девушкой, живущей в замке. И это было довольно приятное ощущение. Как-никак ему шестьдесят девять лет… давно пора пройти и через такой опыт — побыть прекрасным принцем.
Но тут Булару показалось, что он сходит с ума: дверь приоткрылась, пропустив в комнату молодую лань с белыми пятнышками на боках.
Да, именно лань.
