Тем не менее силы патриотов были на исходе. Стремясь сплотить остатки войск на Юге, Вашингтон послал к ним неукротимого Натаниэля Грина, но знал, что бойцов там осталось ничтожно мало. При всей своей выдержке и закалке он признался Джеймсу: «Если летом к нам не примкнут французы и не помогут нанести мощный удар, то я не знаю, как продолжать войну». И никому не хотелось думать о последствиях падения патриотов.
Заняться же до тех пор было нечем, и Джеймс, пока тянулись долгие и унылые месяцы, размышлял об Альбионе и сестре. Мало того что окружающий мир был зловещ и полон опасностей – его одолевали фантомы. Он чувствовал себя брошенным родными, беспомощным, никчемным. Его одолевали воспоминания о неудачном браке и мысли о надменности, холодности и жестокости англичан. Порой ему, пусть и вовсе несправедливо, мнилось, что Альбион и сестра действовали с умышленным коварством, и он изнемогал от слепой ярости. В конце концов он решил, что Альбион задумал разрушить его семью, похитить сестру и увезти ее в отныне ненавистную Джеймсу страну. «Да что там говорить, – подумал он даже, – если я не выживу, то они с отцом, чего доброго, вывезут в Англию и Уэстона!»
За всеми этими фантазиями, которыми он мучил себя, скрывалось страстное, раньше неведомое чувство собственной принадлежности. Абигейл и Уэстону, его обожаемой родне, не бывать англичанами. Ему была невыносима сама мысль об этом. Они не англичане, они американцы.
Весной просочились новости с Юга. Патриоты вступили в бой с Корнуоллисом и нанесли ему урон. Даже грозный Тарлетон был тяжело ранен. Но Корнуоллис и Бенедикт Арнольд наступали в Виргинии. Пал Ричмонд, а ныне Арнольд обосновался на побережье.
Вашингтон – и это было для него типично – не мог не заметить, хотя и не знал причины, что Джеймса что-то гложет, и вызвал его к себе.
– Мы не можем позволить Корнуоллису и Арнольду хозяйничать в Виргинии, – заявил Вашингтон. – Я посылаю туда три тысячи человек – посмотрим, что выйдет. Командование поручаю Лафайету, потому что доверяю ему. Думаю, и вы там пригодитесь, Мастер.
Прошел май, за ним июнь. Погода стояла теплая, и Нью-Йорк ненадолго притих. Было известно, что Лафайет выступил на Юг, но большинство продолжало считать, что если Вашингтон заручится достаточной поддержкой французов, то в скором времени непременно возобновит военные действия и на Севере.
О Джеймсе не было вестей, и Абигейл не знала, рядом ли он или уже далеко. Однако в последнее время она начала испытывать неотступный ужас. Недели шли, и эти зловещие предчувствия только усиливались. Она боялась поделиться своими страхами и уже этим навлечь беду – того и гляди сбудутся. Оставалось держать их при себе.
– Я только что был у Клинтона, – сообщил однажды отец. – Он уверен, что Вашингтон собирается атаковать Нью-Йорк. Он хочет вернуть Корнуоллиса, но Лондон ратует за проклятую виргинскую авантюру и не желает об этом слышать. – Мастер пожал плечами. – Корнуоллис сражается с Натаниэлем Грином и побеждает, но каждый раз теряет людей, а Грин перестраивается и лезет снова. Наши командиры все еще ждут большого восстания лоялистов, но его как не было, так и нет, а партизаны-патриоты нападают на все аванпосты подряд. Корнуоллис загоняет себя в угол. Клинтон приказал ему обустроить морскую базу, а войска переправить сюда, но тот, хотя и говорит, что создает эту базу в Йорктауне, не прислал Клинтону ни одного бойца.
В разгар лета пришли новости, которых с нетерпением ждал Вашингтон и боялся Клинтон. Из Франции выступил новый флот под командованием адмирала де Грасса. В скором времени он появился на горизонте. К июлю же Рошамбо, с его пятитысячным обстрелянным войском, покинул Род-Айленд и выдвинулся навстречу Вашингтону за городскую границу в Уайт-Плейнс. Вашингтон подводил и разворачивал отряды все ближе и ближе. Британские разведчики доложили: «Мы видели американцев. Они будут здесь через считаные часы». Улицы города заполнились войсками. Укрепляли северный Палисад. Юный Уэстон пришел в возбуждение.
– А сражение будет? – спросил он.
– Не думаю, – солгала Абигейл.
– А папа придет нас защищать?
– У генерала Клинтона хватит солдат.
– Я все равно хочу, чтобы пришел папа, – ответил Уэстон.
Но странное дело – ничего не произошло. Текли долгие августовские дни. Город напрягся, но французы с американцами не трогались с места. Казалось, они чего-то ждут.
А потом, в конце месяца, они вдруг отошли. Французские войска, основные силы Вашингтона, внушительный французский флот – все они отступили. Очевидно, план изменился.
– Наверное, решили, что взять Нью-Йорк не так-то легко, – предположила Абигейл.
Но отец покачал головой.
– Есть только одно объяснение, – сказал он. – Они готовят ловушку для Корнуоллиса.
Но судьба Британской империи не зависела от армии. Этого не было никогда. И никогда не будет. Ее опорой был британский флот, который повелевал океанами, снабжал необходимым солдат и спасал их в случае нужды.
В конце августа в Нью-Йоркскую бухту прибыла дюжина кораблей. Ими командовал первоклассный моряк – адмирал Родни.
– Но он привел всего двенадцать кораблей, а нам нужен целый флот! – посетовал Мастер.
Узнав об опасном положении Корнуоллиса и добавив к своей флотилии двенадцать нью-йоркских военных кораблей, Родни немедленно взял курс на Чесапикский залив. Но в скором времени в заливе снова нарисовались паруса, и его потрепанные корабли вернулись в бухту.
– Их было слишком мало, Абигейл. Де Грасс побил их, – сказал Мастер. – Родни готов повторить попытку, но ему придется восстановить силы.
Ремонт британских кораблей продвигался медленно. Они серьезно пострадали.
– Клинтону известны слова Корнуоллиса, – доложил Мастер. – Похоже, тот увяз по уши и ему не выбраться.
Но корабельные плотники управились не скоро, и флот выдвинулся лишь в середине октября.
Джеймс Мастер пристально рассматривал Йорктаун. Это был городишко со скромными пристанями на берегу реки Йорк. За рекой, в Глостер-Пойнте, расположился намного меньший лагерь британцев. Французы и патриоты заключили Корнуоллиса в широкое полукольцо. Будь он сильнее, то удержал бы на границах четыре главенствующих наружных редута. Но он решил, что не удержит, и те уже были заняты союзниками.
Настоящими союзниками. При первой встрече с Вашингтоном французский генерал Рошамбо незамедлительно и со всей обходительностью встал под его начало. Вашингтон, в свою очередь, совещался с ним по каждому поводу. Французы в красивых белых мундирах заняли левую часть полукруга; континенталы Вашингтона носили синие мундиры, если имелись, а милиция была одета в простую и грубую одежду. Без подкрепления с Cевера южная армия Корнуоллиса, состоявшая из красномундирников и гессенцев, одетых в синее по прусскому обычаю, теперь насчитывала шесть тысяч бойцов. Число союзников превышало шестнадцать тысяч.
Осада началась в конце сентября и длилась уже две недели. Пять дней назад Вашингтон лично произвел первый выстрел и положил начало штурму. Палили упорно и с толком. Британцы несли потери, но стрельба велась с дальнего расстояния. Теперь пришло время подступить ближе. Для этого предстояло взять штурмом внутренние редуты.
