У нее екнуло в груди. Те самые слова. Значит, это был вовсе не сон.
Она захотела ответить какой-нибудь пустячной фразой, но в голову ничего не шло. Они продолжили путь.
Дойдя до дому, Гудзон отпер парадную дверь и проводил их в гостиную. Там было тихо. Все домочадцы спали.
– Джентльмену, наверное, угодно пропустить стаканчик бренди перед сном, – шепнул Гудзон. – Минутку, с вашего позволения.
В комнате было тепло. В камине еще тлели угли. Альбион поворошил их кочергой. Абигейл сняла плащ. Он повернулся.
– Не могу поверить, что вы уезжаете, – сказала она.
– Я этого не хочу. – Он смотрел на нее с чувством, в котором не приходилось сомневаться.
Она взглянула на него и разомкнула губы, когда он шагнул вперед и заключил ее в объятия.
Минуты шли, Гудзона все не было. Она слышала лишь вкрадчивое потрескивание огня в камине, пока они целовались – снова и снова, прижимаясь все крепче, и она поняла, что отдастся ему прямо здесь, не сходя с места, но вдруг отворилась дверь, и из коридора донесся голос отца, заставивший их отпрянуть друг от друга.
– А! – непринужденно воскликнул отец, выждав положенное время и войдя в гостиную. – Вы вернулись. Отлично! Надеюсь, праздник удался.
– Да, сэр, полагаю, что так, – ответил Альбион и, обменявшись с Мастером парой учтивых реплик, отправился в постель.
Все время, остававшееся до отъезда, Альбион был очень занят. Генерал Клинтон намеревался отплыть в Джорджию, имея на борту восемь тысяч бойцов. Хлопоча в порту, Альбион дни напролет пропадал на Лонг-Айленде и окраинных аванпостах.
День разлуки наступил слишком скоро. Перед погрузкой он отпросился проститься с приемной семьей, но первым делом вывел Абигейл в гостиную, чтобы побыть с ней наедине. Там он взял ее за руку и с неизбывной любовью посмотрел ей в глаза:
– Дорогая Абигейл! Как мне отблагодарить вас за все, что вы для меня сделали? А также за счастье находиться в вашем обществе? – Он выдержал короткую паузу. – Я отчаянно надеюсь, что мы увидимся. Но война непредсказуема. Поэтому, если волею случая этого не произойдет, я должен сказать, что проведенные с вами дни сохранятся в моей памяти как светлейшее, лучшее время в жизни.
Он нежно поцеловал ее в щеку.
Это было сказано от души, и Абигейл склонила голову, признательная за такой комплимент.
Но она ждала чего-то большего, сама не зная чего.
Позднее они с отцом взяли Уэстона и отправились на причал смотреть, как корабли покидают бухту.
Наступило и прошло Рождество. Сьюзен передала, что Джеймс отбыл с Вашингтоном в зимний лагерь. Пришли суровые холода. Улицы снова и снова заносило снегом. Замерз и стал не только Гудзон, но и бухта. Никто не припоминал подобного, и Абигейл не без тревоги думала о брате. На побережье штормило. О флотилии Клинтона не было никаких известий.
– Не забывай, что им нужно пройти Нью-Джерси, Виргинию и обе Каролины, – утешал ее отец. – Даже вороне лететь восемьсот миль!
Наконец пришли новости: корабли, изрядно потрепанные, достигли устья реки Саванны. Абигейл ждала письма от Альбиона. Оно пришло только в конце февраля и было адресовано ее отцу. В нем сообщалось, что Альбион жив и здоров, а войско под командованием Клинтона и Корнуоллиса готовится выступить против Южной Каролины, где сосредоточились патриоты. «Не приходится сомневаться, что нашей целью будет город Чарлстон». Он передал приветы всей родне; для Уэстона сделал беззаботную приписку – пусть, мол, готовится к крикетному сезону, как только позволит погода. Абигейл он заверил в самых теплых воспоминаниях.
– Я, разумеется, отвечу, – сказал Мастер и написал на следующий день письмо, к которому Абигейл приложила свое.
Оно далось ей нелегко и было коротким. Она поделилась кое-какими городскими новостями и рассказала о прогулках с Уэстоном. Но чем закончить? Можно ли доверить бумаге чувства? Не выдаст ли она себя? И как это будет воспринято? Или лучше написать что-нибудь легкомысленное и пусть он угадывает скрытую нежность? Она никак не могла решить, что выбрать.
В конце концов она просто выразила их с Уэстоном надежду на его благополучное возвращение: «Сыграете с ним в крикет, а мы с вами, может быть, потанцуем». Не верх совершенства, но сойдет.
Весна прошла тихо и мирно. Абигейл занималась Уэстоном и привычно писала отчеты для Джеймса. С Юга время от времени приходили новости. Победами над патриотами прославился доблестный и молодой командир кавалерии Тарлетон. В мае пришла срочная депеша: Чарлстон пал.
Нью-Йорк взорвался от радости. Были парады, банкеты, а вскоре прибыло письмо от Грея Альбиона.
– Это совершенно меняет дело, – сказал Джон Мастер. – Если мы победим на Юге и бросим все силы на Вашингтона, то вряд ли он выстоит даже со своими натасканными войсками. – Он коротко пересказал письмо Альбиона. – Похоже, этот молодчик Тарлетон полностью отрезал Чарлстон от Севера. По словам Альбиона, он действует жестоко, но с толком. Сдаются толпами. Скоро вся Южная Каролина снова окажется в руках у британцев. Плохи дела и у патриотов из Северной. Возможно, наш друг Риверс поторопился. – (Абигейл уже несколько месяцев не видела отца таким довольным.) – Генерал Клинтон настолько удовлетворен, что собирается оставить Корнуоллиса за главного и вернуться в Нью-Йорк.
– Значит, и Альбион вернется?
– Пока нет. Он хочет остаться с Корнуоллисом. Думаю, он ищет славы.
– Понимаю. А мне письма не вложил?
– Нет. Но благодарит за твое и шлет самые добрые пожелания, – улыбнулся отец. – Я дам тебе письмо. Прочти сама.
– Потом, папа, – сказала она и вышла.
Нью-Йорк ликовал несколько дней. Но не Абигейл. Говоря откровенно, она не знала, что и думать. Она обругала себя дурой. Молодой человек поцеловал ее перед уходом на войну. Сказал, что питает к ней нежные чувства. Возможно, так оно и было. Но это могло пройти. А что питает к нему она? Она и сама не понимала.
Ее мир окутался дымкой, в которой не различить ландшафта.
Она не сомневалась: Альбион оправдался с достоинством – так почему он отказался вернуться с генералом Клинтоном? И разве он не мог хотя бы написать лично ей? Неужели не сделал бы этого, питай он к ней чувства? После двух дней такой хандры отец, не выдержав, отвел ее в сторону и откровенно спросил:
– Дитя мое, чем ты так расстроена? Чем я провинился?
– Ничем, папа, честное слово.
Он помолчал, словно что-то обдумывая.
– Это как-нибудь связано с Греем Альбионом?
– Нет, папа. Вовсе нет.
– Мне кажется, Эбби, что все-таки связано. – Он вздохнул. – Жаль, что нет твоей матери. С отцом о таких вещах не поговоришь.
Абигейл сдалась:
– Я думала, что он хотя бы напишет мне. – Она пожала плечами. – Если я ему небезразлична.
