Утром, в самом конце завтрака, Гудзон доложил:
– Соломон говорит, что на Уолл-стрит движется много народу.
К тому времени, как Джеймс с отцом поспели на место, улицу уже перекрыла толпа в несколько тысяч человек. Похоже, все они нацелились на Сити-Холл. Джеймс не успел оглянуться, как подошли двое, и вот его представили Джону Джею, юристу, и крепкому субъекту в ярком жилете – Дуэйну, купцу.
– Что тут творится? – осведомился Джон Мастер.
– Они хотят вооружить город против британцев, – ответил Джей.
– Возмутительно! – вскричал Мастер.
– Что вы будете делать? – спросил Джеймс.
– Полагаю, дадим им то, чего хотят, – спокойно ответил Джей.
– Вы потворствуете вооруженному восстанию?! – опять воскликнул Мастер. Он посмотрел на Джеймса, как бы говоря: «Вот до чего докатились!» Затем снова повернулся к Джею и указал на толпу. – Вот этого вашим хочется, да?
Джеймс пристально наблюдал за патриотом-юристом в ожидании реакции. Тут в толпе грянул рев.
– Моим? – Джон Джей презрительно взглянул на толпу. – Мерзкий сброд! – произнес он холодно.
– Тем не менее вы готовы их возглавить! – возразил Мастер.
– Мы вынуждены, Мастер, – вмешался Дуэйн. – Иначе их не сдержать.
Мастер, не веря ушам, покачал головой.
– Идем домой, Джеймс, – бросил он.
Но Джеймс решил подождать с возвращением. Сказав отцу, что скоро придет, он прогулялся по окрестностям и понаблюдал за людьми. Он обошел город, то и дело останавливаясь поговорить с лавочниками и другими встречными: канатчиком, цветочницей, парой моряков да кое с кем из купечества. В середине утра он зашел в таверну, сел и начал прислушиваться к разговорам. К концу же утра он вполне уверился в правильности уже сложившегося плана.
После полудня он наведался в таверну, известную как Хэмпден-Холл. Справившись у трактирщика, он устремился к столу, за которым сидели двое мужчин. Он обратился к старшему:
– Мистер Уайт? Мистер Чарли Уайт?
– А кто спрашивает?
– Меня зовут Джеймс Мастер. Думаю, вы знакомы с моим отцом.
Чарли удивленно наморщил лоб.
– И что вам от меня нужно? – спросил он подозрительно.
– Поговорить. – Джеймс глянул на второго человека, примерно его ровесника. – А вы, наверное, Сэм? – Тот сделал жест: может быть; Джеймс кивнул. – Дело в том, джентльмены, что я должен перед вами извиниться. Позволите присесть?
У Джеймса не заняло много времени рассказать теперь, когда прошло столько лет, о том, как отец послал его к Чарли знакомиться с Сэмом. Он поведал, как собрался, как замешкался, как не пошел и солгал отцу.
– Обычное дело для мальчишки, – признал он горестно. – Отец продолжает думать, что мы свиделись. А после, мистер Уайт, когда мы встретились, я заставил вас думать, что он меня вовсе не посылал. – Он пожал плечами. – Поэтому, как я и сказал, мне, видимо, следует извиниться. Как и моему бедняге-отцу.
Сэм смотрел на родителя. Чарли молчал.
– Я и теперь не лучше, – продолжил Джеймс. – Отец все звал меня домой, увидеться с матерью. Я не приехал. И вот наконец я здесь, но уже поздно. Она умерла, когда я находился в пути.
– Ваша мать была добрая леди, – негромко сказал Чарли. – Сожалею о ее кончине. – Он выдержал короткую паузу. – Но это не значит, что я товарищ вашему отцу.
– Понимаю.
– Вы с ним навсегда останетесь лоялистами. А мы с Сэмом – патриотами. Скоро, думаю, дойдет до того, что объявим друг дружке войну.
– Возможно, мистер Уайт. Но может быть, и нет. Есть еще одно обстоятельство, о котором вам неизвестно.
– Какое же?
– Я не лоялист, мистер Уайт. Я патриот.
Ванесса
Впервые попав в Лондон, Джеймс Мастер и представить не мог, что женится на Ванессе Уордур.
Действительно, когда это случилось, весь Лондон пришел в удивление. Конечно, молодой колонист был красив и наследовал немалое состояние, но очаровательная Ванесса Уордур принадлежала к сливкам аристократии. Никто не сомневался, что она превратит его в сельского джентльмена или светского человека. Но что бы она с ним ни сделала, юный Мастер мог считать себя редким везунчиком, ибо из колониальной безвестности вознесся на вершину империи в самый закрытый круг избранных.
Джеймс очень гордился статусом британца. Таким его воспитали. С каким восторгом внимал он при первом визите в Лондон великому Бену Франклину, который расписывал имперское предназначение Британии! Как ликовал, когда отправился в Оксфорд наслаждаться его величественными дворами и дремлющими шпилями, впитывать знания Древней Греции и Рима, как подобает английскому джентльмену!
А кем еще считали себя англичане, гулявшие по классическим лондонским улицам и площадям и ездившие на воды в Бат; аристократы, совершавшие гранд-туры в Италию и возводившие загородные особняки в палладианском стиле; политики, чьи изысканные речи изобиловали латинскими выражениями, – кем, как не законными, верными наследниками Древнего Рима? Хорошо жилось английскому джентльмену в эпоху расширения Британской империи! Юношам подобного положения прощалась известная спесь.
Естественно было и то, что англичане, столкнувшись с необходимостью управлять своими обширными территориями, взяли за образец Римскую империю. А как управлялась могущественная Римская империя? Да как же, из Рима! Провинции были покорены, мир по-римски установился, на периферию направили губернаторов. Варваров приобщили к благам цивилизации, и те были благодарны. Чего им еще желать? Что до законов и налогов, то их утверждали император, сенат и римские граждане.
Джеймсу Мастеру отчаянно повезло влиться в такую элиту.
Правда, ему постоянно напоминали о сомнительности его статуса. То беззаботная реплика оксфордского сокурсника: «Да ладно, Мастер, чертов провинциал!» То выражение дружбы: «Не беда, что этот Джеймс – колонист, он все равно свой!» Слова, брошенные в шутку, без всякого злого умысла – и все же доказывавшие, что в глубине души британские джентльмены не считали американца ровней. Джеймс не обижался на эти поддразнивания. Если на то пошло, они еще больше укрепляли его в решимости войти в эксклюзивный британский клуб.
Джеймс был счастлив вернуться из университета в Лондон. Альбионы давно стали ему второй семьей. С Греем они вместе проучились в Оксфорде год, и он с удовольствием наставлял младшего. Верховодил он и в Лондоне, – особенно когда дело касалось женщин.
Джеймс пользовался успехом у слабого пола. Высокий и ладный, бесспорно состоятельный, с приятными и непринужденными манерами, он был в немалом фаворе у молодых леди, искавших мужа, и у дам постарше, искавших чего-нибудь не столь долговечного. Да, юные леди признавали: мол, жалко, что все его состояние в колониях. Но может быть, он осядет в Лондоне или хотя бы поступит так, как делали многие богатые купцы из Нью-Йорка, и заживет на два дома. Привлекало не только его оксфордское образование, но и здравые взгляды на жизнь. Джеймс любил Лондон, горой стоял за империю, а когда радикально настроенная чернь баламутила и Лондон, и Нью-Йорк, высказывался вполне однозначно. «С ними надо жестко разобраться, – говорил он. – Они угрожают порядку».
