Он только что впервые встретился со своим нью-йоркским кузеном, но уже успел составить впечатление о Дирке Мастере. Он всегда знал, что их деды – его тезка Элиот и дед Дирка Том – избрали разные стези. Бостонские Мастеры не водились с Мастерами из Нью-Йорка. Но Элиот, собравшись посетить Нью-Йорк, задумался: не пора ли восстановить отношения, ведь времени прошло немало. Однако, прежде чем написать своему кузену, он навел кое-какие справки об этих людях и убедился, что купец был состоятельным человеком. Для Элиота это явилось облегчением, ибо он был бы разочарован наличием бедного родственника. Но относительно натуры – что ж, в ней еще предстояло разобраться.
Поскольку было жарко, купец был одет в просторную легкую рубашку, которая называлась «баньян»; вполне разумно. Но шелковый жилет под ней огорчил адвоката. Слишком яркий. Да и парик избыточно пышный, а крават повязан чересчур небрежно. Не есть ли это свидетельства легкомыслия? Хотя сородич со всей сердечностью пригласил Элиота остановиться в его доме на время суда в Нью-Йорке, Элиот Мастер договорился о том же со знакомым надежным юристом; при виде же шелкового жилета кузена он счел свой выбор мудрым.
Никто не признал бы в них братьев. Дирк был высок, белокур, с лошадиными зубами и добродушными уверенными манерами. Элиот был среднего роста, шатен, с широким и серьезным лицом.
Бостонские Мастеры жили на Пэчес-стрит. Элиот был дьяконом конгрегационной церкви Старого Юга и членом городского управления. Он был не чужд бизнеса. Как же иначе, среди бостонских верфей и водяных мельниц? Жена его брата занималась пивоварением, – к счастью, это было доброе, солидное предприятие. Но Элиот, будучи выпускником Бостонской латинской школы
[19]
и Гарвардского университета, превыше всего ценил образование и моральные устои.
Он сомневался в наличии того и другого у своего нью-йоркского кузена.
Несмотря на свою осторожность, Элиот Мастер был готов постоять за принципы. В отношении рабства, к примеру, он занимал твердую позицию. «Рабовладение – зло», – говаривал он своим детям. Тот факт, что теперь даже в Бостоне на каждые десять человек приходилось по одному рабу, не производил на него ни малейшего впечатления. В его доме рабов не было. В отличие от многих упертых бостонцев прошлого, он, будучи протестантом, исповедовал веротерпимость и, как его пуританские предки, отчаянно сопротивлялся любым попыткам тирании со стороны короля. Именно поэтому он и прибыл в Нью-Йорк на суд.
Кузен Дирк повел себя правильно, пригласив их с дочерью отобедать, и оказался полезным в том, что повел его посмотреть город, пока Кейт отдыхала в доме. Торговец был, безусловно, осведомлен и явно гордился городом. Пройдя по Бродвею и восхитившись церковью Троицы, они направились на север по дороге, повторяющей древний индейский тракт, и шли, пока не приблизились к старому пруду.
– Пару лет назад на востоке были сплошные болота, – сообщил купец. – Но мой друг Рузвельт купил эту землю, и полюбуйтесь, какая она теперь.
Участок был осушен, и по нему пролегла красивая улица.
Такой успех впечатляет, заметил адвокат. Он-то слышал, что нью-йоркская торговля в последние годы переживает упадок.
– С торговлей нынче плохо, – признал купец. – Сахарные плантаторы в Вест-Индии оказались слишком жадны и учинили перепроизводство. Многие разорились, поэтому нашему собственному делу, которое сводится в основном к поставкам для них, был нанесен серьезный удар. Да еще эти проклятущие ребята из Филадельфии поставляют им муку дешевле, чем можем позволить себе мы. – Он покачал головой. – Скверно!
Бостонец не сумел подавить улыбку при известии о нынешних неприятностях Нью-Йорка – тот уже полвека обворовывал бостонскую торговлю.
– Но вы справляетесь? – спросил он.
– Я торгую всем, – ответил кузен. – Рабы по-прежнему идут хорошо.
Элиот Мастер промолчал.
На обратном пути они миновали Милл-стрит, и Дирк Мастер показал на стоящее там здание.
– Это синагога, – непринужденно объявил он. – Неплохое строение. У них, знаете ли, две общины: сефарды, прибывшие из Бразилии первыми, – вполне себе джентльмены – и ашкенази, то бишь немцы, – не джентльмены, но их больше. Поэтому они выбирают президентом конгрегации ашкенази, но службы проводят сефарды. Бог знает, понимают ли их немцы. Забавно, правда?
– Не думаю, что в вере есть что-то забавное, – негромко заметил адвокат.
– Нет. Разумеется. Я не это хотел сказать.
Возможно, и не это. Но бостонцу показалось, что он уловил в купце толику моральной беспечности, и это подтверждало правильность его соображений насчет жилета.
Они собрались проститься, когда Дирк Мастер вдруг остановился и наставил палец с криком:
– Вон он!
Видя недоумение Элиота, он улыбнулся.
– Этот чертенок, – объяснил он, – мой сын.
Адвокат оцепенел от ужаса.
Элиот Мастер никогда не признался бы в том, что у него есть любимчики, но из своих пятерых детей больше всех любил Кейт. Она была самая смышленая, хотя порой он сокрушался, что такие мозги понапрасну достались девочке. Ему нравилось, что женщины в его семействе умели читать и писать, но пусть их грамотность не превышает допустимых пределов. У Кейт было доброе, даже слишком отзывчивое сердце. В возрасте пяти лет она расстроилась при виде бостонских бедняков. Похвально, вне всяких сомнений. Но далее он три года терпеливо растолковывал ей разницу между заслуженной и незаслуженной нищетой.
И поэтому он страстно хотел найти для Кейт подходящего мужа. Человека умного, доброго и строгого. Одно время он посматривал на сына своего почтенного соседа, юного Сэмюэла Адамса, хотя парнишка был на несколько лет моложе Кейт. Но вскоре он заметил в нем строптивость и недостаток усердия, а потому исключил его из числа кандидатов. Сейчас Кейт было восемнадцать, и отец все пристальнее следил за тем, чтобы ее не брали никуда, где может возникнуть неблагоприятная привязанность.
Поэтому естественно, что он сомневался, везти ли ее в Нью-Йорк, где риск повышался из-за присутствия всех этих малоизвестных родственников.
Но она принялась клянчить. Ей хотелось побывать в суде, и уж она-то всяко разбиралась в юриспруденции лучше, чем остальные дети. Она будет все время при нем, опасности никакой, и ему пришлось признать, что он всегда рад ее обществу. Вот и согласился.
Сейчас ярдах в пятидесяти перед ним, а то и меньше, оказался высокий белокурый юнец. Он выходил из трактира в сопровождении трех простых матросов. Один расхохотался и хлопнул юнца по спине. Молодой человек в не слишком свежей рубашке был далек от негодования; он ответил какой-то шуточкой и тоже рассмеялся. При этом он наполовину развернулся, и адвокат рассмотрел его лицо. Парень был красив. Он был более чем красив.
Он выглядел как греческий бог.
