– Поскольку отныне я владею всем, что принадлежало мужу – если судья не сочтет иначе, – ты тоже принадлежишь мне, Квош. И что бы там ни говорил мой супруг, я решила продать тебя, раз ты меня не послушал. Сегодня на рынке мне встретился этот джентльмен, и он приобрел тебя. Ты отправишься с ним сей же час.
Я был так потрясен, что лишился дара речи. Должно быть, я огляделся, как будто собрался бежать.
– Со мной еще двое, – резко заметил плантатор. – Даже не думай!
Я все не мог поверить, что Госпожа так поступила со мной.
– Госпожа! – вскричал я. – После всех этих лет…
Но она лишь отвернулась.
– Довольно. Забирайте его! – крикнул плантатор, и в комнату вошли двое мужчин. Один был ростом с меня, но я видел, что он очень силен. Второй был великан.
– Мне нужно собрать вещи, – пробормотал я.
– Поторопись! – велел плантатор. – Ступайте с ним, – сказал он этим двоим.
Вот и собрал я пожитки вместе с небольшой суммой денег, которую всегда хранил в надежном месте. Я боялся, что ее отберут, но они не взяли. Я все еще был оглушен, когда меня отвели к повозке и увезли прочь.
Ферма плантатора находилась милях в десяти к северу от Манхэттена. Дом был из тех, что строят голландские фермеры, с шатровой крышей. Однако англичанин-плантатор обнес его широкой крытой верандой. У него было полдюжины рабов, которых держали в невысоком деревянном сарае возле коровника.
Когда мы прибыли, плантатор, желая меня осмотреть, велел мне снять рубаху.
– Что ж, – изрек он, завершив осмотр, – ты немолод, но выглядишь крепким. Смею надеяться, что несколько лет работы мы из тебя выжмем.
Меня вели к невольничьему сараю, когда он подал голос:
– Стойте!
Из земли торчал здоровый столб, и вдруг эти двое его людей схватили меня за руки и сунули их в кандалы, висевшие на цепях, которые спускались с самого верха.
– Слушай меня, ниггер, – процедил плантатор, – твоя хозяйка сказала, что ты украл и пытался сбежать с украденным. Здесь такая штука не пройдет, понятно тебе?
И он кивнул тому, что был пониже, – десятнику. А десятник сходил через веранду в дом и вернулся со страшенным кнутом.
– Сейчас тебя поучат хорошему поведению, – изрек плантатор, а я озирался по сторонам, не в силах поверить в происходящее. – Ну-ка, отверни свою морду! – велел плантатор.
И после этого десятник нанес мне первый удар.
Меня никогда не били кнутом. Босс высек меня лишь однажды, когда я был мальчишкой, ремнем. Но кнут – это совсем другое дело.
Когда меня хлестнули этим кнутом по спине, ее ожгло лютым огнем и треснула плоть, а я был так изумлен и потрясен, что издал вопль.
Затем я услышал, как кнут свистнул и щелкнул снова. Но этот удар был хуже первого. И я чуть не выпрыгнул из своей шкуры. И тотчас увидел плантатора, который наблюдал, как мне это понравится. Третий удар оказался так ужасен, что я был готов взорваться от боли; голова с силой запрокинулась, а глаза едва не вылезли из орбит. И тут случилась короткая передышка, а все мое тело тряслось, и я решил, что, может быть, они закончили. А дальше увидел, как плантатор кивнул десятнику, как бы говоря: «Неплохо, продолжай в том же духе».
– Я ничего не крал! – крикнул я. – Я этого не заслуживаю!
Но бич пал снова, и еще, и еще. Меня объяло пламя. Тело в агонии билось струною о столб. Кулаки в оковах сжались так крепко, что пальцы окрасились кровью. После дюжины ударов я решил, что умру, но десятник продолжил бить, пока не отвесил двадцать.
Тогда плантатор подступил ближе и вперился в меня взглядом.
– Ну что, ниггер? – осведомился он. – Что нужно сказать?
А я просто висел на столбе – проживший больше пятидесяти лет и впервые в жизни избитый кнутом. И всякое достоинство покинуло меня.
– Простите, хозяин! – воскликнул я. – Я буду делать все, что прикажете!
– Не называй меня хозяином, – сказал он. – Я тебе не поганый голландец.
– Нет, сэр, – прошептал я. И пусть во мне вспыхнул гнев, избиение было столь ужасным, что я и пыль бы лизал – хватило бы его слова. И я в полном отчаянии заглянул в его глаза.
– Не заговаривай со мной, пока не спросят, – распорядился он. – А когда будешь говорить, гляди в землю – ты, вороватая животина, сучий ниггер! Чтобы не смел смотреть мне в лицо! Сумеешь запомнить? – Я глядел в землю, и он тогда обратился к десятнику: – Сделай ему что-нибудь, чтобы запомнил.
И десятник всыпал мне еще – десять раз. В конце я, видно, лишился чувств, потому что не помню, как меня сняли и швырнули в сарай.
На этой ферме я проработал полгода. Труд был тяжелым. Зимой, когда выпал снег, плантатор загнал всех рабов в кузницу, где нас научили ковать гвозди, и мы занимались этим по десять часов на дню, а гвозди шли на продажу. Нас вечно принуждали к какому-то делу, чтобы заработать ему денег. Он сносно кормил нас и содержал в тепле, так что работать мы могли. И не причинили бы никаких беспокойств, даже если бы захотели, потому что слишком выматывались к исходу дня. Меня больше не били, но я знал, что если дам повод, то он еще не то со мной сделает.
И все это понуждало меня размышлять над моей удачливостью – столько лет прослужить у Босса, когда люди вроде мистера Мастера ежегодно слали на плантации, наверно, тысячи негров, а там были такие же условия, если не хуже. И я печалился при мысли, что так прожили жизнь и мои родители – одиноко, в разлуке с детьми.
Весной нас вернули в поля – копать и пахать. И вот однажды около полудня я, будучи весь в грязи, увидел подкатившую крытую повозку, откуда вышли мужчина и женщина. Они скрылись в доме. Чуть позже появился плантатор, кликнул меня, и я поспешил к нему. И, стоя перед ним с потупленным взором, я различил на веранде шуршание юбок, но не посмел взглянуть, кто это, а потом услышал знакомый голос:
– Да полно, Квош, неужели ты меня не узнаешь?
И я понял, что это мисс Клара.
– Ты изменился, Квош, – сказала мисс Клара, когда они с мистером Мастером доставили меня обратно в Нью-Йорк.
Мне было слишком стыдно рассказывать ей о порке, так что я ответил:
– Я в полном порядке, мисс Клара.
– Тебя пришлось поискать, – сообщила она. – Мать отказалась говорить, кому тебя продали. Мои люди опросили весь город. Мы выяснили это только на днях.
Я спросил, не знают ли они чего о Гудзоне.
– Его продали морскому капитану, но мы не знаем кому. Он может быть где угодно. Сожалею, Квош, – сказала она. – Быть может, ты его потерял.
Какое-то время я не мог вымолвить ни слова, потом произнес:
– Вы очень добры, что приехали за мной.
– Мне пришлось выложить за тебя круглую сумму, – со смехом сказал молодой Генри Мастер. – Старый плантатор знал, что ты нам нужен, и скидки не сделал.
